— Одна из них осмелилась обманом внедриться в штаб в отдел стенографисток, — Штейнбреннер прихлебывал кофеек с таким видом, будто делал здесь всем одолжение. — Попалась, когда пыталась вынести печать. Нам удалось выбить, что они подделывали документы для еврейских семей. Сейчас, когда их связная пропала, диверсанты затаились, но возможно, кто-то появится дома, ведь они боятся за своих родных.

— Конечно, мы окажем вам содействие.

Файгль, смотрю, быстренько оклемался, зато Винтер сидит, как всегда с нечитаемой физией. Собственно его опять никто не спросит, согласен ли он гоняться за партизанами.

— Я думаю, мы справимся, но кое-что было бы нам на руку. Сколько вы ещё должны пробыть здесь?

Файгль поколебался. Всё-таки о военных планах нельзя трепаться даже своим.

— Бросьте, я же не прошу детально рассказать план ваших передвижений, — понимающе усмехнулся Штейнбреннер.

— Мы планировали через неделю выдвигаться дальше, — уклончиво ответил гауптман.

— Было бы неплохо, если бы вы уехали чуть раньше.

Это такое завуалированное «валите на хрен и не путайтесь под ногами»? Что ж, я только за убраться отсюда. Мне до сих пор не по себе как вспомню, что творил этот мудак в Ершово.

— Если подпольщики держат связь с местными, им донесут, что основная часть немцев ушла. Возможно, тогда они осмелеют и покажутся.

— Я должен связаться с генералом, — осторожный Файгль не повёлся на эту речёвку.

Я как можно незаметнее выскользнула за дверь и достала сигареты. И какой идиот решил, что курево помогает успокоить расшалившиеся нервишки? Тут блин с такой жизнью надо пустырник жрать прямо с поля, выдирать его с корнями и глотать, не жуя. Вся надежда, что мы отсюда свалим и мне не придётся наблюдать за работой этого отряда психов. Я конечно та ещё актриса, но чувствую, не смогу как ни в чём ни бывало улыбаться Штейнбреннеру. В рейтинге ублюдков, которые мне попадались здесь, у него пока что была пальма первенства. Кто это там отирается у его машины? Конрад, что ли? Зимой же все были укутаны в эти чепчики, так что мама родная бы не узнала, но Конрад существенно отличался от большинства немцев — карие глаза, тёмные волосы.

— Доброе утро, фройляйн Майер, — улыбнулся он. — Такая приятная неожиданность встретить вас снова.

О Боже, не будь как все эти прилизанные мальчики-новобранцы! Нет бы спросить, как ты умудрилась пережить зиму и не сдохнуть? Поделись ноу-хау.

— Да уж, встреча неожиданная, — беззлобно усмехнулась я.

В принципе к этому мальчишке у меня не было особой ненависти. По крайней мере он пытался сохранить в себе что-то человеческое. Не знаю правда насколько успешно с таким-то командиром.

— Как вам русская зима? — спросил он. — Видели бы вы, в каких развалинах нам пришлось встречать Рождество.

— Мы его встречали в окопах, — я тоже могу уже травить фронтовые байки. — А так всё то же самое, что у вас. Отморозили всё, что можно, жрали снег и еловые ветки.

— У нас по весне двое попросили перевода в другую часть. Честно говоря, я очень удивился, когда увидел вас здесь.

— Сбежать в комфортную столицу любой дурак может, но мы же не ищем лёгких путей.

— Конрад, поехали, — как-то быстро они там обо всём договорились. — А с вами, Эрин, я не прощаюсь надолго. Это что, мы опять будем крутиться с ними бок о бок? Я зависла на пороге штаба растерянной ромашкой. В лоб спрашивать у и без того раздражённых командиров, что за херь происходит, нельзя. Но по их скупым фразам я уловила, что Файгль отчаливает в сторону Сталинграда как и было задумано раньше, а мы остаёмся на случай, если русские попытаются объединить усилия с партизанским отрядом и взять реванш. Тем более Штейнбреннер на этот раз в целях конспирации берёт с собой не всех солдат.

На следующий день Файгль со своими бойцами уехал, а Штейнбреннер с энтузиазмом стал устанавливать в селе свои порядки. Прежде всего он согнал всех жителей на допрос, пытаясь узнать о каждом, кто попадает в потенциальный список партизанского движения.

— Говоришь, у тебя есть дочь? Где она? — обманчиво вкрадчиво спросил он у очередной тётки.

— В город перебралась, замуж там вышла, а мне вот внуков привезла, в деревне всё ж легче прокормиться, — угодливо зачастила бедная женщина, прижимая к себе двоих мальчишек.

— Скажи мне, мальчик, — Штейбреннер подпустил в голос притворной ласки. — Где работать твоя мама?

— Она учительница, — простодушно ответил ребёнок.

— Хорошо, — кивнул он. — Можете идти.

— Где быть твои сыновья? — в глазах женщины промелькнул испуг, но в принципе это естественно, когда тебя притаскивают в штаб непонятно с какой целью.

— Так эта… у сестры моей в соседнем селе гостят, — медленно ответила она. — Ваши как сюда явились, я их от греха подальше и отправила… ой… — она умолкла, видимо сообразив, как это звучит со стороны, но Штейнбреннер добродушно усмехнулся.

— Вы нас бояться и правильно делать. Но если примете новую власть, мы не сделать вам плохо.

Следующей зашла хорошенькая блондинка.

— Что вы можете сказать о ваших соседях, фройляйн?

— Что именно вас интересует, господин офицер? Жидов… то есть евреев у нас нету, — девчонка кокетливо улыбнулась, видимо уверенная, что раз не отказывает солдатам в любви и ласке, ей уже ничего не грозит.

Ага, видела бы она, как лихо эти ребятки перестреляли всех в Ершово, в том числе и девчонок, которые с ними спали.

— Меня интересовать молодежь примерно вашего возраста. Есть ли кто-нибудь, кто пропасть из деревни без веской причина?

— Так. Дайте подумать, — она чуть прищурилась, что-то вспоминая. — У Любы Москвиной дочка уехала в город в училище, но вроде бы иногда приезжает к матери. У Спиридоновых пацана что-то давно не видать, а так вроде бы все на месте.

— Если вы заметить что-то подозрительное, вы должны сообщить, — Штейнбреннер расщедрился на улыбку. — Ваши усилия не остаться без награды.

— Конечно, господин офицер, — закивала девчонка и снова захлопала ресничками.

Зря ты это милая, у этого ублюдка есть свои принципы. И один из них — не спать с теми, кого считаешь недочеловеком. Хоть он и смотрел сквозь пальцы на подобные шалости в своём полку, сам, видимо, брезговал.

— Вы какая-то напряжённая, Эрин, — как же меня бесит эта его манера разговаривать тоном доброго дядюшки.

— Голова болит, — выдала я отмазку на все времена.

— Можешь уйти пораньше, — Винтер отложил карту.

— Пожалуй, так и сделаю, — надо пользоваться, пока он добрый.

Я быстренько подхватила сумку и вышла на крыльцо. Было ещё светло, так что я не торопилась вернуться в дом. Война войной, а жизнь продолжается. Я заметила, многие женщины, взяв детей постарше в помощники, ковыряются в огородах. Сейчас как раз время посадок, жрать же что-то надо. В деревнях ещё с этим более-менее, а в городе, как я слышала, совсем беда. Инфляция и полный швах с работой — и вот уже многие идут к немцам наёмными рабочими хотя бы за еду. Я знала, что непримиримые коммунисты осуждали такое, но, а как иначе выжить? Тем более восстанавливать электросети, водопровод и разгребать завалы, оставшиеся после бомбёжки, всё равно надо.

— Альфред, да не связывайся ты с этой малышнёй.

Блин, здоровые лоси, а всё туда же. Увидели, что местные детишки гоняют в футбол, и нет бы пройти мимо.

— Ванька, не дрейфь, мы их обыграем, — дети они и в Африке дети.

Я задержалась на крыльце, наблюдая за этим матчем. И действительно, то ли немцы разучились гонять мяч, то ли мелкие шустрее, но пока что лидирует детвора. Ванька, самый старший из них, был сыном хозяйки, у которой мы сняли комнату. Татьяна перебралась с детьми и стариком-отцом во флигель во дворе.

Однажды я вернулась с полдороги, забыв сумку, и неслабо испугалась, услышав, как кто-то шебуршится в спальне.