Но пробить броню танка пулемётом тяжело, а чтобы прицелиться в смотровую щель, нужно подпустить его совсем близко. Ещё лучше подорвать гусеницы. Если парни меня не прикроют, это безнадёжное дело, но сейчас каждый из них нужен, чтобы сдерживать русских, ведь неизвестно сколько ещё их скрывается в лесу. Чего уж скрывать, мне страшно соваться в одиночку к этому бронированному чудовищу, но иначе я потеряю всех своих солдат.

— Давай сюда гранаты! Все, что остались, — рявкнул я на бледного как мел новобранца.

Совсем рядом раздались пулемётная очередь и шелест танковых гусениц. Думаю только о поставленной задаче — ползком преодолеть эти несчастные метры, что нас разделяют, и не промахнуться. Одну за другой отправляю гранаты в цель. Есть! Теперь нужно возвращаться на позицию. Русских нужно сдержать любой ценой. Судя по тому, что пулемёты продолжают строчить, наши ещё удерживают участок. Артиллерия с воздуха снова открыла огонь. Я поискал глазами хотя бы какую-то воронку для временного убежища.

— Всем в укрытие! — кричал где-то Кребс.

Тяжело найти укрытие на ровном месте, но воронок я думаю здесь уже немало. Обернувшись, я застыл словно зелёный новобранец, глядя, как из нижнего отсека танка выбирается мехвод. Пошатывающийся, весь перепачканный кровью и копотью боец занёс вперёд руку. Я едва успел пригнуться, граната тяжело упала в землю всего в нескольких метрах от меня. Меня тряхнуло взрывной волной, словно кто-то с силой ударил в грудь. Временно я оглох от грохота, голова словно взорвалась болью. Мне показалось, что я падал бесконечно долго. Приземлился я не на ожидаемо рыхлую землю, а на прогнившие доски.

— Что за…

В сгустившихся сумерках практически ничего не видно, но я четко ощутил, что рукой задел чье-то тело. Машинально выхватив нож, я шёпотом спросил:

— Кто здесь?

Глаза с трудом привыкали к темноте, но по-моему, цвет формы у этого солдата серый. Приглядевшись, я заметил светлые пряди волос и услышал знакомое язвительное:

— Добро пожаловать в команду неудачников, герр лейтенант.

— Эрин? — недоверчиво переспросил я.

Почему она опять оказалась в самой гуще событий вместо того, чтобы дождаться эвакуации штаба? Впрочем чего ещё ожидать от этой своевольной девчонки?

— Ты цела?

— Вроде бы да, — она болезненно скривилась. — Но это не точно.

Я сам чувствовал нарастающую боль в правой лодыжке, наверное ушиб или подвернул при падении, но выбираться из этой воронки как-то надо. Почему она оказалась намного глубже, чем положено? Я всмотрелся, прикидывая, что глубина здесь как минимум с два моих роста.

— Будет непросто выбраться отсюда, — пробормотал я, пытаясь встать.

Ногу прострелило острой болью от кончиков пальцев до бедра, и я заподозрил, что это не простой вывих.

— Да уж, «удачно» нас забросило в чью-то могилу, — отозвалась Эрин. — И главное символично, не находишь?

Она права. Доски, на которые я приземлился, при ближайшем рассмотрении оказались остатками гроба. Я почувствовал, как неприятный холодок пробежался по затылку при виде белеющего в свете луны черепа. Странно, когда видишь раненых и умирающих на передовой, чувствуешь лишь дикое желание выжить и не оказаться на их месте, а сейчас на какой-то момент стало по-настоящему страшно. Как от смерти не бегай, все мы однажды станем грудой изъеденных временем костей. До этого момента хочется взять от жизни как можно больше. Вопрос в том, что оставит нам после себя эта война? Я всё-таки поднялся, стараясь не сильно опираться на пострадавшую ногу:

— Здесь довольно глубоко, но я подниму тебя насколько возможно повыше. Попробуй вылезти, а дальше по ситуации. Если поблизости есть кто-то из наших, пришлёшь ко мне, а если нет, уходи и спрячься в лесу.

— Не уверена, что получится, — Эрин с трудом поднялась и снова сморщилась от боли. — Я по ходу отбила весь левый бок, больно шевелить рукой.

— Если русские прорвали оборону, нас либо убьют, либо возьмут в плен. Мы должны убраться отсюда как можно скорее.

Помня о её ушибах, я постарался как можно осторожнее придерживать её, что конечно было невозможно. Мне тоже не удалось избежать новой вспышки боли. Чтобы подтянуться и подтолкнуть её вверх, пришлось опираться на обе ноги.

— Давай, подтянись ещё чуть-чуть, — подбодрил её, чувствуя, как от боли потемнело в глазах. Руки дрожали от напряжения. Я чувствовал, как она подалась вверх, и только подумал, что у нас почти получилось, как она заскользила обратно.

— Чёрт, — глухо простонала Эрин. — Говорю ж, я руку сломала… Не могу…

— Так легко сдаёшься?

Я едва сдержал стон, когда её ноги проехались по бедру. Я понимаю, что она не тренированный солдат — сколько Кребс ни бился, гоняя «Карла», всё без толку — но чёрт возьми, у нас есть только один шанс выбраться из этой могилы. Я не позволю ей так просто его похерить.

— Блядь, посмотри на это, — она протянула ближе руку — пальцы торчали под неестественно выгнутым углом, опухшее запястье наливалось нездоровой синевой. — Как-то не очень подходит для цирковых трюков, правда?

Конечно я не изверг. Придётся смириться, что мы застряли здесь неизвестно насколько. Я устало опустился на землю, Эрин примостилась напротив.

— Как ты вообще оказалась здесь?

Я постарался поудобнее пристроить ноющую болью ногу. Как бы это был не перелом.

— Можно подумать в деревне было безопаснее, — хмыкнула она. — В штаб, где ты приказал мне оставаться, попал снаряд, я надеялась переждать этот пиздец в лесу.

— Не выражайся, — я всё понимаю, у неё стресс, но меня коробит, когда я слышу такие словечки от девушки.

— Как скажешь, капитан Америка.

Нет, она ещё и смеётся. По-моему, ситуация мало располагает к веселью.

— Я смотрю тебе всё нипочём. Мир летит к чёрту, а ты продолжаешь сыпать дурацкими шуточками.

— Это нервное, — вздохнула Эрин, повертев в пальцах сигарету. — Есть зажигалка?

Я полез в карман, доставая заодно и портсигар. Автоматически прислушался, но похоже штурмовики улетели. Делая первую за долгое время затяжку, я пытался прикинуть, что сейчас происходит наверху. Если подкрепление до сих пор не прислали, то неизвестно чем закончится этот бой. Остаётся только ждать, что нас обнаружит кто-то из солдат. Лучше бы из наших. Сколько из моих парней остались живы? Я старательно гнал мысли, что Фридхельм тоже может лежать с развороченным животом или пробитой грудью, как те солдаты, что попадались мне на глаза. Он конечно уже не зелёный юнец, кое-чему научился, но разве кто-то из нас застрахован от случайной пули или брошенной в спину гранаты?

— Дурацкие шуточки, как ты это называешь, порой единственный способ не сойти с ума, когда мир летит к чёрту, — тихо заговорила Эрин. — Когда я закрываю глаза, то вижу месиво из окровавленных тел, и кажется до сих пор слышу крики горящих заживо. Если это можно развидеть и выкинуть из головы хотя бы на пару минут, какая разница каким способом я это делаю?

За столько недель я привык видеть в её глазах раздражение, насмешку, страх, но сейчас в них читались усталость и какое-то презрение. Поскольку смотрела она не на меня, оставалось только теряться в догадках, на кого направлены эти эмоции. Мне снова показалось, что передо мной сидит не вчерашняя школьница, а проживший не один десяток лет человек.

— Ты всё ещё можешь передумать насчёт перевода.

Я не хотел, чтобы это прозвучало злорадным упрёком, но ведь жалко эту дурёху. Даже мужчины ломаются, не выдерживая тягот войны, а она хрупкая девчонка. Она лишь помотала головой. Действительно такая сильная любовь, что она не хочет разлучаться с Фридхельмом даже ценой своей жизни?

— Как думаешь, что сейчас происходит там?

— Файгль должен был вызвать подкрепление и лютваффе уже отреагировали, — где-то издалека всё ещё слышались отзвуки выстрелов и взрывов. — Я уверен, парни скоро найдут нас.

— Кестер погиб, Хайе тоже.

Я в бессильной злости сжал пальцы. Каждый раз я чувствовал одно и тоже: боль, вину, бессилие. Как бы я ни старался вести бои с минимальными потерями, я не мог уберечь их от смерти. Скольких солдат я уже потерял с начала войны… Кестер попал к нам всего лишь три недели назад, мальчишка не пережил своего первого боя.