Ну и какой чёрт меня дёрнул оглянуться? Поверить не могу! Меня преследует наша тэшка!

С уже привычным задушенно-матерным: «Ну всё, мне пиздец!» — я плюхнулась оземь. Они что решили истратить снаряд прицельно на одну тушку, то есть меня? А нет, пушка разворачивается чуть в сторону. Видать в том сарае засели немчики. Я шустро поползла за ближайший забор. Ну да, очень меня спасёт этот штакетник. Прикрыла уши в напрасной попытке не оглохнуть — наши шмальнули таки осколочным и ещё от души добавили парочку гранат. Сараюшка вспыхнула словно спичка.

— Помогите! — Кестер бежал, объятый пламенем.

На автомате я дёрнулась — горящую одежду можно потушить, если свалить его на землю, — но инстинкт самосохранения сработал вовремя. Кестеру уже не помочь. Немчиков поджидали наши бойцы. Как мне это развидеть? Тяжело слышать крики людей, горящих заживо, будь они хоть русские, хоть немцы. Я медленно поползла назад, будем уходить огородами. Вот она расплата за малодушие. Бегу словно крыса от своих же, русских. Армагеддон вокруг продолжался. Бомбардировщик прошёлся по ряду изб, где активнее всего раздавались выстрелы. Я чувствовала как истерика накрывает с головой. Мне не выбраться отсюда живой. Лес вроде бы уже близко, но туда надо ещё как-то добежать.

Я прислушалась. Рядом кто-то тихо стонал. Приглядевшись, я увидела у избы несколько тел, беспорядочно лежавших среди обломков досок. Было страшно сдвинуться с места, но… а если там Фридхельм? Или кто-то из парней? Я сглотнула ком в горле. Немцы и русские лежали вперемешку. Молодой парень с пробитой головой. Мужчина, которого израненный противник заколол штыком и упал тут же рядом. Красноармеец, которому гранатой оторвало ногу, видимо пытался отползти в сторону — скрюченные пальцы намертво вцепились в комья земли. Я нашла раненого — молоденький паренёк зажимал руками рану на груди, сквозь пальцы толчками вытекала алая кровь.

— Сейчас, — я быстро сбросила ранец и торопливо стала искать аптечку.

— Уходи, — прохрипел он. — Руки убери, — уже пора бы привыкнуть, что наши смотрят на меня как на тварь последнюю.

— Я просто перевяжу тебя. Стране сейчас нужен каждый боец, так что давай-ка обойдёмся без истерик в стиле «Мне ничего не надо от такой мрази».

Парень неприязненно смотрел на меня, но пальцы разжал. Я наложила стерильный бинт, хотя наверное этого мало. Нужно же как-то извлечь пулю, и что там ещё делают при таких сложных ранениях?

— И что теперь? — криво улыбнулся он. — Фрицам сдашь?

— Обязательно, — огрызнулась я, прикидывая, где бы найти здесь тихий угол.

Ближайшая изба вроде и близко, но как я его туда дотащу? Так и дотащу, а куда деваться? Русские своих не бросают.

— Пусти, я лучше здесь сдохну, чем в плену жить буду, — упёрся этот дурачок.

— Да на хрена ты кому сдался? — пробормотала я, продолжая волочить его к убежищу. — Думаешь, такой уж ценный пленник? Видно же, что ты ещё сопляк, рядовой.

— Знаю я вас зверей, забавы ради будете ремни из шкуры резать, — вымученно простонал он. Не то чтобы он был не прав. Ещё несколько месяцев назад я бы стала горячо доказывать, что полностью на его стороне, но сейчас я чувствовала лишь усталость. Мне не пробить враждебность, с которой меня воспринимают соотечественники.

— Что бы там ты ни думал, я не желаю тебе зла, — я перевела дух и начала затаскивать его на крыльцо.

— Ты ведь русская? — парень тяжело привалился к стене у порога и теперь сверлил меня тяжёлым взглядом.

Я неопределённо кивнула, помогая ему лечь поудобнее.

— Как же ты можешь носить эту проклятую форму, видя, что эти гады с нами делают?

Если бы моя жизнь была дурацким комедийным сериалом, выдала бы какую-нибудь идиотскую реплику вроде: «Сама не понимаю, как это получилось», — но исповедь моя тут явно будет не к месту, поэтому я предпочла ничего не отвечать. Молча протянула ему фляжку с водой и снова полезла в аптечку.

— Что это? — он подозрительно покосился на таблетку.

— Обезболивающее, — я размотала повязку, чтобы получше обработать рану. — Можешь не пить, дело твоё.

Похоже, кровотечение прекратилось, я обработала края раны йодом и открыла ампулу со стрептоцидом. Попутно заметила, что таблетку парень всё-таки проглотил.

— Всё, — я потуже затянула новую повязку. — Жить будешь.

Я поднялась и медленно подошла к двери, пытаясь хоть как-то угадать, откуда больше стреляют, на чьей стороне перевес, но все звуки слились в один жуткий гул.

— Ну и куда ты собралась? — хмыкнул паренёк. — Там сейчас палят без разбора. Может, фрицы твои же случайно и пристрелят.

— Предлагаешь вместе куковать здесь? А только я отвернусь, пристрелишь меня?

В его глазах загорелся фанатичный огонь, хорошо знакомый мне по советским фильмам.

— Мы в отличие от твоих друзей фашистов не стреляем в женщин и детей.

— Скажи это НКВДшникам, которые с удовольствием бы переломали мне всё, что можно.

Нет уж, больше я на это не куплюсь. Можно было конечно опять попробовать придумать новую историю, что я подпольная шпионка или стянула шинель с трупа, чтобы спастись, но не буду. Свой выбор я сделала, может и неправильный, но уж какой есть.

— Ладно, боец, бывай.

Если бежать, то сейчас, когда вроде как затишье. Я бросилась вперёд и на полпути остановилась как вкопанная.

— А-а-а-а, — на меня бежал Хайе, от его шинели остались лохмотья, он руками зажимал страшную рану на животе. — Помоги мне!

Споткнувшись, Хайе полетел на землю, а я, увидев его вывалившиеся окровавленные кишки, почувствовала, как волнами накатывает дурнота. Нет, мне нельзя падать рядом беспомощной тушкой.

— Пить… — прошептал он.

При таком ранении этого наверное нельзя, но я сильно подозревала, что до госпиталя он не дотянет, и отцепила с пояса фляжку.

— Дай мне воды…

Меня трясло как припадочную, половину воды я расплескала ему на грудь, но Хайе этого даже не заметил.

— Ты напишешь моей матери? — он вдруг цепко схватил меня за руку.

Над нами совсем рядом пронеслась тень самолёта — сейчас опять будут стрелять. Я вжалась в бок Хайе и зажмурилась. Не настолько я храбрая, чтобы смотреть смерти в лицо.

— Пожалуйста, если ты есть, Господи… Не дай мне снова попасть в это время…

Рискнув открыть глаза, я поняла, что Хайе притих. Широко открытые глаза неподвижно смотрели в небо. С трудом успокаивая трясущиеся руки, я постаралась прикрыть ему веки. Так, а теперь не оглядываясь бежать дальше. Не могли же русские наступать сразу с нескольких сторон? Хотя почему не могли? Вполне возможно. Заметив впереди характерную кладбищенскую оградку, я едва сдержалась от истерического смеха. Это такой тонкий намёк от боженьки, что мне кранты? Я снова пригнулась, услышав над головой рёв самолёта. Земля передо мной взлетела маленьким воронками. И как назло нигде не спрячешься — вокруг ни одного памятника, лишь ровные рядки простеньких крестов. А вот и ответ, почему бомбардировщик хреначит по заброшенному кладбищу — оказывается, тут тоже идет бой. Каспер и Хольман забрасывали гранатами закопавшихся за поваленными деревьями наших. Кох и Шнайдер пытались снять снайпера, который обстреливал их откуда-то сбоку. Я поискала глазами Фридхельма и вздрогнула, услышав за спиной характерное жужжание гусениц. Я не успела рта открыть, чтобы предупредить парней. Не успела даже осознать, что собралась слить наших бойцов врагу. Замерла, глядя, как неумолимо пушка разворачивается в нашу сторону. Что-то конечно орала, но было уже поздно. Смертоносный снаряд неумолимо летел вперёд. Меня подняло в воздух мощной волной. Неправда, что человек перед смертью видит, как проносится перед глазами вся его жизнь. Всё произошло настолько молниеносно — я не поняла, что происходит и сколько времени я падала. Почувствовала только дикую боль, приземлившись на что-то твёрдое. Глаза жгло от дыма и земляной пыли, боль иглами пронзала всё тело, и я почувствовала, как сознание медленно ускользает в чёрную воронку…