— Тише, медведик, всё пока идёт хорошо. Не дёргайся , иначе мне придётся провозиться дольше… — чёрт, эта дрянь вся скользкая от его крови, нужно крепче держать пинцет. — Вот и всё, — я продемонстрировала смертоносный кусочек свинца. — Потерпи ещё немного, сейчас будет больно, — он зашипел, когда я прижала вату пропитанную шнапсом. — Зато вернёшься к своей Марте почти целым.

На моё счастье больше таких сложных ранений не было. Бартель сорвал где-то ноготь, ныл же при этом больше всех.

— Ладно уж, давай забинтую, — сжалилась я, больше, конечно, чтобы не слушать его причитания.

— Хорош возиться с ним, — позвал меня Каспер. — Мы тут пожрать раздобыли. Можно сказать обед из трёх блюд. Налетай, малышка.

Комплексный обед, говоришь? Ну, посмотрим, что сегодня в меню. Суп, в котором одиноко плавали редкие кусочки картошки и нитки капусты.

— А где свинина? — возмущённо спросил Кох.

Совсем видать плохи дела, раз «тиграм не докладывают мяса». Но хрен бы с ним с тем супом. Второе было ещё более интересным. Вроде на первый взгляд каша, но какая-то странная.

— Не пойму, из чего она? — прищурился Каспер.

Это называется сборная солянка. Приглядевшись, я рассмотрела, что в котелке была смесь манки, риса и, по-моему, пшёнки. Такое ощущение, что выгребли из закромов всё, что было. Кушайте на здоровье, солдатики.

— А что это в ней плавает? — скривился Шнайдер.

— Похоже на изюм, — поддел ложкой неопознанную хрень Бартель.

— А по-моему, это таракан, — я конечно попыталась убедить себя, что это изюм, ибо жрать хотелось нереально, а суп был совсем уж безвкусным. Главное, что не опарыши какие-нибудь.

— И мы должны это есть? — поморщился Каспер.

— Это изюм, — уверенно заявил Кох. — А так каша ничего, вкусная.

— Да ладно, не заморачивайтесь, ешьте, — я осторожно взяла ложку.

Тут уж ничего не поделаешь. На фронте испорченные продукты обычное дело.

— А если это будет шевелиться, просто жуйте быстрее.

Старательно выкидывая на всякий случай «изюм» из своей миски, я попробовала эту странную кашку. Действительно ничего, или с голодухи я стала уж совсем неприхотливой, но больше всего я орнула с «десерта». Какой же идиот додумался выдать котелок варёного гороха? Представив себе в красках последствия, я уже стала мысленно рисовать план эвакуации из «газовой камеры». Можно конечно посоветовать им это не есть, но промаявшись трое суток на передовой, парни сейчас сожрут что угодно.

Я вернулась к Фридхельму и протянула ему миску с кашей.

— Парни тут притащили обед.

— Не хочу, — помотал он головой.

Понимаю, сама когда валялась с гриппом, могла только литрами пить чай с лимоном. Но я-то помимо этого пила ещё и лекарства, и витамины, а откуда у него возьмутся силы бороться с болезнью, если ничего не есть?

— Я конечно понимаю, что сейчас на еду, тем более на такую, смотреть тошно, но есть такое слово надо.

— Потом может поем, — упрямо отмахнулся синеглазка.

Да что за детский сад?

— Мне что тебя с ложки покормить? — не выдержала я.

— Ладно, давай сюда кашу, — сдался Фридхельм, поднимаясь, чтобы сесть.

Я перехватила взгляд Вилли. В кои-то веки смотрит на меня без обычного выражения «Как же ты меня достала». Ты гляди, оказывается, может же по-человечески улыбаться. Я заметила, что он накидывает шинель и, дождавшись, когда он выйдет, выскользнула следом:

— Надо поговорить, — он кивнул, продолжая шариться по карманам в поисках портсигара. — Нужно как-то отправить Фридхельма в госпиталь.

— Ты же слышала, мы сейчас отрезаны линией фронта, — устало ответил он. — У него обычная простуда. Отлежится пару дней, пройдёт.

— А если нет?

Я конечно не доктор ставить диагнозы, но, блин, температура не падает уже которые сутки, это о чём-то же говорит. Да и кашляет он так, словно вот-вот вывернет лёгкие.

— Если это пневмония или ещё какая-нибудь гадость, без лекарств не обойтись.

— Эрин, я не буду посылать на смерть никого из солдат, а тем более своего брата, — резко припечатал он. — Как только русские хотя бы немного отступят, посмотрим. А сейчас нет, ясно?

Ничего мне не ясно, кроме того, что синеглазка может не дожить до больнички.

— Держи, — я со злостью сунула ему носовой платок. — Наберёшь снега.

Зашибись. Будем сбивать температуру народными методами. Ну точно скоро созрею, чтобы подорожник к ранам прикладывать. Я лишний раз убедилась, насколько люди беззащитны в этом времени. Привыкла считать, что почти любая болячка лечится, а лекарства находятся в свободном доступе. Здесь же какой-то каменный век в этом плане.

Снег особо не помог. Фридхельм по-прежнему горел.

— Рени, ты должна хоть немного отдохнуть.

— Чуть позже лягу, — я понимала, что мало сейчас могу для него сделать, но как можно спокойно дрыхнуть, зная, что он загибается от кашля и жара?

— Вильгельм мне не говорит, но похоже дела у нас плохи, — медленно сказал он, скользнув взглядом по напряжённому лицу брательника. Тот всё сидел над картой, ломая голову, как быть дальше. Учитывая, что приказано было выстоять любой ценой, это выглядело примерно так: составьте из кубиков «Ж», «П», «О» и «А» слово «Счастье».

— Может и нет, — осторожно ответила я. — Парни вон, видишь, вернулись в полном составе.

Так себе отмазка, ведь он прекрасно видел, что раненых перевязывала я. Да и то, что его никто не отправил в госпиталь, тоже говорило о многом.

— Рени, ты конечно умеешь виртуозно скрывать правду, но я-то тебя слишком хорошо знаю, — слабо улыбнулся Фридхельм.

Да ладно, как минимум в половину того, что я тебе задвигала, ты поверил.

— Ты поправишься, — во мне росло протестующее отрицание. — Как только раздобудем лекарства, тебе станет легче.

Он ответил мне пристальным взглядом, словно пытаясь прочитать всё, что я тщательно скрывала. Идея-фикс отправиться в госпиталь самой таилась в моей голове с момента, когда Вилли похерил надежду добыть лекарства. Не сказать, что я была склонна к самопожертвованию, хотя кто его знает. В моём времени просто не было возможности проверить, на что я пошла бы ради любимого человека.

— Эрин, даже не думай, — чёрт, он что действительно научился читать мои мысли? — Не смей рисковать ради меня. Пообещай, что не наделаешь глупостей.

— Ладно, — покладисто кивнула я и коснулась его губ лёгким поцелуем, чувствуя, как горячечное дыхание обжигает мою кожу.

Какое там ладно, я только-только пришла в себя после шока, когда увидела его бегущим под пулями. Позволить ему умереть, вот так тупо, от простуды, зная, что в двух шагах находятся лекарства? Ну нет.

— Иди сюда, — кое-как я умостилась рядом.

Вслушиваясь в его неровное дыхание, я дождалась, пока Фридхельм заснёт. Затем осторожно высвободилась из-под его расслабившейся ладони.

Парни попадали по койкам, надеясь урвать хотя бы пару часов сна. Неизвестно ведь, когда снова погонят в бой. Вилли, по-моему, тоже улёгся. Я вышла на улицу, прислушиваясь. Вроде тихо, но конечно это всё может в любой момент измениться. Если Вильгельм не может помочь брату, значит придётся мне. Я по-прежнему дико боюсь попасть под обстрел, но смотреть, как Фридхельм мечется в лихорадке, не могу. Я напрягла память. Во время редких прогулок он показывал мне в какой стороне находится рота Файгля. Значит там же где-то и госпиталь. Если я проберусь туда, хотя бы разживусь лекарствами. Тут же внутренний голос услужливо напомнил, что попадись я нашим, меня явно по головке не погладят. Я задумалась. А что если пойти другим путём? Я каждый раз чистосердечно признавалась, что русская, оттуда все проблемы. А если косить под немку? Точно. Если попадусь, буду лопотать нихт ферштейн, изображу пантомимой, что я медсестричка. Красноармейцы вряд ли будут пытать девушку, ценности как военнопленная я не представляю. Дадут мотивирующего пинка в спину и отпустят. Если бежать — то сейчас. Я подпрыгнула, уцепившись за обледеневшую насыпь и подтянулась. Чувство самосохранения резко дало по мозгам и завопило: «Что, блядь, ты творишь?» Ничего, прорвёмся, в конце концов не может же мне всё время тотально не везти.