— Подчинение командам должно быть отработано до автоматизма, слышите? И пусть начинает тренироваться в стрельбе.

Окидывал меня цепко-холодным взглядом и убирался прочь до следующей проверки. Со стрельбой дело тоже не заладилось. Ежу ведь понятно бы стало — снайпер это не мое. Да мне даже собрать-разобрать винтовку пока что запредельно сложно. Только более-менее стало получаться, и я понадеялась на какую-то передышку, но нет. Кребс постоянно орал, что я косоглазый идиот, что я даже прицелиться в мишень правильно не могу. Меня это особенно не парило, но как же достали бесконечные команды и придирки. Я даже не могу вспомнить, третья или уже четвёртая неделя пошла такой веселухи.

А ведь это были ещё не все бонусы, заработанные Карлом Майером. Винтер действительно проявил креативность наказания глупого мальчишки. Видимо, чтоб у него, то есть меня совсем не осталось ни сил, ни времени ни на какие глупости. Ещё в тот же день, когда я вышла, наконец, из заточения, Вильгельм объявил мои новые, надеюсь временные, обязанности. Помимо помощи Коху, на мне ещё была функция поддержки их шмоток в должном порядке. Попросту говоря, сука-лейтенант обязал меня стирать форму и чистить сапоги всей их ораве. Я, конечно, всё понимаю, ему нужно железной рукой держать порядок в своей роте и прочее, но это уже перебор! Если муштру я бы ещё худо-бедно ему простила, но вот такое… В общем, моя слегка ослабевшая ненависть разгорелась с новой силой.

Всё, беру свои слова назад насчёт того, что Винтер добродушный, незлопамятный и что там я ещё говорила? Самый что ни на есть гад он распоследний, и сволочь та ещё. Этот перестраховщик, видимо, не желая выпускать меня из вида, заселил в общую избу, служившую временной казармой немчуре. Когда он это озвучил, я испугалась уже по-настоящему. Спать среди десятка мужиков, сто пудово страдающих сперматоксикозом? Да, я понимаю, что в личине Карла мне в этом плане ничего не грозило, хотя кто знает. Но тут другое — как мне эту личину сохранить? Проявляя чудеса изобретательности, я умудрилась при очередном заселении зашвырнуть ранец на самую дальнюю койку и в дальнейшем старалась ложиться спать либо первой, либо последней. Куталась при такой жарище в одеяло, одевалась и раздевалась украдкой. Но от регулярных подъёбок это, увы, не спасало.

Обнаружив в избе треснувшее, засиженное мухами зеркало, я с осторожностью подошла поближе. Пользуясь временным уединением, пока все во дворе то ли травили байки, то ли опять строили радужные планы на светлое будущее, я решилась заглянуть.

— Ох ты ж ё-моё, — увиденное заставило меня отшатнуться.

Я, конечно, ожидала полного апгрейда, но чтоб так. Без ложной скромности всегда считала, что природа меня одарила и довольно щедро. Длинные, вьющиеся тёмные волосы, карие глаза, густые ресницы и выразительные брови. Кроме как иногда замазать тональником последствия бессонной ночи и поиграть с новыми оттенками теней или помады мне ничего и делать не приходилось, но тут без слёз просто не взглянешь. Во-первых, девица была блонди — терпеть не могу светлые волосы, а кое-как обрезанные, так вообще улёт. Брови и ресницы у меня, естественно, тоже белобрысые. Учитывая плачевное состояние косметических прибамбасов этого времени, ходить мне вот такой серой молью, видимо, до старости. Если, конечно, доживу. Глазки голубенькие, носик правда прямой, но это единственное, что меня устраивало в новом лице. Оно было не то, чтобы уродливым, а, как бы это сказать, смазливым, что ли. Действительно нежные округлые щёчки, пухлые губы — такими обычно раньше изображали на рождественских открытках ангелочков. Но беда в том, что я терпеть не могла такой типаж красоты. У меня было гораздо более интересное лицо. Я понимаю, что это сейчас не самая большая беда, но лишиться даже своей внешности — это последняя капля.

— Что, малыш, любуешься? — добродушно усмехнулись сзади. — Да красавчик, не волнуйся. Наверное, девчонка из местных приглянулась?

— Угу, — не оборачиваясь, промычала я.

Да что ж такое, всё время кто-то отсвечивает, даже поистерить спокойно нельзя. А если увидят, что я плачу, так вообще не отстанут потом.

— Старайся лучше, малыш Карл, — эта тварина практически никогда не может спокойно пройти мимо. Без подъёбок, как без пряников. Запульнуть бы сапогом, который я начищаю, в его тупическую башку. Может, уже хватит безропотно молчать?

— Смотри, привыкнешь, тяжко будет потом самому стирать шмотки да мыть котелки, — все-таки огрызнулась я. Просто чувствую, заработаю ранний инсульт, если буду постоянно сдерживать себя. Шнайдер как-то злобно усмехнулся, показательно сымитировав волчье щёлканье зубами, но не стал связываться. Я слегка расслабилась, отвоевав себе хотя бы немного права голоса.

— Давай, помогу, — послышалось сзади. Ну вот кто тебя просил, ботан ты жалостливый, так подкрадываться, а?

— На тебя бы колокольчик повесить, — уже увереннее огрызнулась я. — До сих пор не пойму, как это ты ещё не выловил всех партизан в лесу?

— Не поможет колокольчик, — он уселся рядом, взял у меня прямо из пальцев обувную щётку и поднял с земли сапог.

— Я не просил мне помогать, справляюсь, — продолжала крыситься я.

Не буду я тут дружбу ни с кем заводить, а синеглазка постоянно крутился где-то рядом. То за водой вместе идти увяжется, то выстиранное белье развесить помогает, то общаться рвется, вроде как, не замечая отсутствия энтузиазма с моей стороны.

Фридхельм молча продолжал своё дело, и я бросила попытки спровадить его. Хочет человек извозюкаться в гуталине, полируя чужую обувку — да Бога ради. К тому же я действительно была уже на грани своих физических возможностей — ныла и болела каждая мышца. Особенно руки.

— Ничего, Карл, всему когда-то приходит конец, — вот не может мальчик-зайчик долго молчать. С чего это он меня утешает, я что, ною и требую помощи? — Скоро примешь присягу, и Вильгельм снимет с тебя половину этих повинностей.

— Ага, зато пойдут другие, — буркнула я, вовремя вспомнив, что этим другим малыш Карл должен радоваться до усирачки, я скупо дополнила: — Поскорей бы уж.

— Действительно так рвёшься в бой? — недоверчиво улыбнулся Фридхельм.

Из вредности и чтобы он не думал, что мы с ним теперь в одном клубе трусов-неудачников я отбрила:

— Конечно, а для чего же ещё я сюда пришёл?

Фридхельм окинул меня таким взглядом, что мне стало ну не то, чтобы совестно, но как-то неуютно. Бедняга надеялся, что хотя бы кто-то разделит его взгляды на войну, и похоже действительно переживал за глупого мальчишку Карла. Н-да, не умеешь ты выбирать себе друзей, малыш.

— Пока что, Карл, твои успехи оставляют желать лучшего, — да блин, это у них семейное — подкрадываться, как полярная лисичка, незаметно? Я вскочила, нацепив должное выражение лица для нашего лейтенанта.

— Я стараюсь, герр лейтенант, — ох каких же трудов мне стоило сохранить невозмутимо-почтительную мордочку! Ах ты, бесчувственная скотина! Да я скоро после учебной команды «Ложись!» подняться не смогу, а ты тут мне задвигаешь, что я не стараюсь! И это не считая бесконечных котелков, перемытых моими руками в холодной, между прочим, воде и стирки чёртовой формы твоих дебилоидов! Нет, я, конечно, не ждала спасибо, но зачем продолжать меня гнобить, а?

— Продолжай стараться, — в глазах Винтера все та же Арктика. Да за что он так осерчал на Карлушу? — Сегодня отбой пораньше. На рассвете идём в наступление.

* * *

Есть одна популярная книга, утверждающая, что каждый человек грешен. И, вопреки расхожему мнению, что за грехи нас судят высшие силы или другие люди, в первую очередь любой грех ложится на нашу совесть. Чаще всего мы оправдываем мелкие, ну или не очень, прегрешения, списывая всё на обстоятельства, на слабости, на мимолётные эмоции. Но бывают такие грехи, что сколько бы ты ни оправдывал себя, совершённое не сможет утратить своей тяжести ни на грамм. И так ли уж мы правы, когда утверждаем, что не могли поступить по-другому? Это я и пыталась понять, крутя в руках жестяную банку. По странному стечению щедрых обстоятельств, я случайно обнаружила в одном из сараев банку со стрихнином. Попроще выражаясь, с крысиным ядом. Доступ к приготовлению жратвы у меня безлимитный, так что подбросить отраву в котёл супа не проблема. Загвоздка была в том, что эта дрянь имела горький вкус. В принципе можно растворить порошочек в бутылке самогона, который регулярно поглощали эти придурки. Дело я затеяла рискованное, но если всё получится, у меня появится хороший шанс сбежать. Другое дело, смогу ли я взять такой грех на душу? Мысленно, конечно, сотни раз видела эпичные картины, как я укладывала немцев автоматной очередью не хуже пресловутого Рембо, но вот реально отправить на тот свет десяток человек…