— Эрин! — кажись всё-таки Вилли. — Не делай резких движений, стой спокойно! Слышишь меня, главное не дёргайся!

Ну да, это как сказать кому-то «не думай о белой обезьяне». Мне тут же стало мерещиться, что брёвнышки медленно уходят из-под ног. Подавив порыв стать поудобнее, я медленно вздохнула. Спокойно, сейчас меня вытащат, нужно продержаться буквально несколько минут. Твою ж мать! Пётр оказывается ещё жив. Оставив попытки дотянуться до ружья, он с хрипом втягивал воздух, двигаясь рывками в мою сторону. Тут даже гадать не надо для чего. Выбить пеньки у него явно сил хватит, а Винтер ещё довольно далеко.

Время словно остановилось. Я как в замедленной съёмке смотрела на приближавшиеся фигуры немцев и Пётра, который упорно полз ко мне. Нет, не успеют, он сейчас довершит начатое. Стиснув зубы, он сделал последний рывок и толкнул деревяшки. Чей-то выстрел на этот раз более точно попал в цель — он наконец-то застыл, но мне это уже не поможет. Почувствовав, как опора уходит из-под ног, а верёвка ещё туже впивается в горло, я захлебнулась криком, который скорее походил на предсмертный хрип. И почувствовала, как чьи-то руки подхватывают меня, не давая повиснуть:

— Рени, всё хорошо, мы успели.

— Потерпи, я сейчас, — Кох осторожно пытался разрезать затянутую петлю.

Я судорожно закашлялась — они ведь успели в последний момент. Фридхельм подхватил меня, повозился, распутывая остальные верёвки, сжал меня в осторожном объятии:

— Всё кончено, ты в безопасности…

Не знаю, что там испытывают люди, которые в последний момент избежали смерти, а я была в полной прострации. Словно со стороны наблюдала, как парни суетятся вокруг меня.

— Ты не ранена? — Фридхельм настороженно пробежался взглядом, и я лишь помотала головой.

— Давай, малышка, сделай хотя бы пару глотков, — Каспер как всегда подсунул мне фляжку с какой-то крепкой дрянью.

А, ладно хуже уже не будет. Я отхлебнула, не поморщившись, похоже, самогона. Кох распричитался, увидев мои посиневшие руки. Рукавицы я давно где-то благополучно посеяла.

— Так и обморожение получить можно, — он протянул мне свои перчатки.

Мои мальчики как всегда заботятся о непутёвой подруге, а вот господа офицеры явно всю душу вытрясут. Хотелось, что бы или уже добили совсем, или оставили в покое. Винтер подбежал, быстро окинул взглядом место несостоявшейся казни и резко прикрикнул:

— Сколько их ещё здесь?

— Больше никого нет, — хрипло ответила я.

— Там на дороге брошенная машина, — смотрю, наша рота в полном составе и эсэсовские гады тоже.

— Херман и остальные мертвы, — честно ответила я.

— Проклятые ублюдки! — эсэсовец в сердцах пнул тело Петра, ещё двое перетащили тела Михея и Нины и небрежно бросили рядом. — Надо было кого-то оставить в живых, чтобы допросить.

Ну, класс. Я единственный свидетель и допрашивать, судя по всему, меня будут основательно, но поскольку мои слова опровергнуть уже некому, я могу плести всё, что душеньке угодно.

— Идите в машину, — приказал Вильгельм.

В машине было чуть теплее, но меня до сих пор трясло и от холода, и от нервов. Фридхельм успокаивающе притиснул меня к себе:

— Прости, что не могу оградить тебя от всего… Я так боялся, что ты погибла…

— А ты не думал, что я сама сбежала? — всё-таки самогон в сочетании со стрессом убойная штука, ну чего вот мне молча не сидится?

— Конечно нет, — в ясных как у ребёнка глазищах были лишь тревога и бесконечное доверие. Которое подкосило моё и без того шаткое самообладание. — Ты бы не бросила меня вот так, не оставив записки, не поговорив. Да и куда тебе бежать?

Это какой-то нереальный сюр. Немец, который убивает моих предков, стал для меня ближе своих же русских. Свои уже дважды пытались меня казнить без суда и следствия, а враги постоянно спасают мою задницу. Фридхельм прав. Наверное мне уже закрыты все дороги назад в СССР. Не в силах остановить истерику, я разрыдалась. Благо хоть без бабских подвываний. Я чувствовала себя полной гадиной, причём со всех сторон. Нашим особо не помогаю, немцы мне верят как своей и не подозревают, что в глубине души я о них думаю. Вчера я без колебаний сбежала именно так, как и сказал Фридхельм — без прощаний, а он верит, что у нас всё хорошо. Вот и сейчас он не стал допытываться, как я оказалась посреди леса вместе с русскими, а сгрёб в охапку, успокаивающе зашептав:

— Тш-ш, главное ты жива, всё остальное можно пережить…

Остаток пути я молчала, благо ко мне никто не приставал с расспросами. Бесконечно повторять откровенную дичь — то ещё удовольствие. В голове до сих пор какая-то каша из мыслей и эмоций, а мне бы нужно предусмотреть все детали и ответы на каверзные вопросы. Скорее всего Штейнбреннер присоединится к допросу. Хоть я вроде как пострадавшая от злодеев-партизан, не стоит строить иллюзий, что Вильгельм закроет глаза на моё исчезновение. По крайней мере спросить-то должен, каким хреном меня занесло в лес, да ещё так далеко от Ершово.

— Пойдём, тебе нужно выпить что-то горячее, — Фридхельм помог мне выбраться из машины, подхватив мой ранец.

— Быстро в штаб, — перехватил нас Вильгельм.

Первый раз я слышала в его голосе настолько жёсткие интонации, да и смотрел он на меня без особого сочувствия. Возможно, в этот раз мои сказки и не прокатят.

— Вильгельм, ей нужно немного прийти в себя, — синеглазка шагнул вперёд, загораживая, словно меня и вправду потащат сейчас в гестаповские застенки. — Потом поговорите.

— Вернитесь в казарму, рядовой, и ждите приказов фельдфебеля! — рявкнул Вильгельм.

Твою ж мутер, никогда не видела его таким злым. И вся эта роскошь сейчас судя по всему обрушится на мою многострадальную головушку.

— Ты что не видишь, в каком она состоянии? — не сдавался Фридхельм. — Твои вопросы могут подождать.

— Мне напомнить, чем грозит неподчинение прямым приказам командира? — чуть спокойнее спросил Вилли, продолжая продавливать младшего взглядом. — Или я должен отчитываться перед своими солдатами за каждое действие?

— Успокойся, — я влезла между ними, сжав руку Фридхельма. — Нам действительно нужно поговорить. Какая разница сейчас или потом.

Не дожидаясь, пока Вильгельм за шкирку потащит меня, сама потопала в штаб. Не раздеваясь, плюхнулась за свой стол, пытаясь настроиться на сложный разговор. Штейнбреннер обнаружился у телефона. Короткими рублеными фразами сообщал, что в Ершово творится полный беспредел, и русские наверняка затевают очередную пакость. Закончив разговор, медленно окинул меня взглядом и сдержанно сказал:

— Рад видеть вас в добром здравии, фройляйн Майер. Но, как и лейтенант Винтер, жду от вас подробных объяснений вашего исчезновения.

А вот и он, лёгок на помине. Всё ещё ощутимо злой, грозно протопал к моему столу.

— Рассказывай, — коротко бросил Вилли, усаживаясь напротив.

Ну, погнали. Тут и к бабке ходить не надо, всё предельно просто. Мужички, что хотели меня отправить на тот свет, — пособники партизан. Получили задание «раздобыть языка» и выбрали беззащитную жертву — меня, ведь остальные солдаты кучкуются в казарме. Ворвались среди ночи к Нине, вытащили меня из тёплой постельки и утащили, как упыри, в лес. Связной красноармеец ждал гоп-компанию в условленном месте. Меня долго и безуспешно допрашивали о секретных планах, но естественно я не раскололась. Ну, а раз взять с меня нечего, вот и решили повесить в назидание подлым вражинам.

— Как они смогли незаметно вывести тебя из села? — подозрительно прищурился Винтер.

— А это нужно у часовых спросить, как они проморгали такую толпу, — вот правда интересно, кто тогда был в карауле. — И неужели вы думаете, что я не стала бы звать на помощь если бы могла? Но с кляпом во рту особо не покричишь, да и когда тебе тычут в спину собственным пистолетом пойдешь куда угодно.

— Кстати об этом…

Я почувствовала не ко времени подступающее раздражение. Сидит понимаешь ли следователь, дымит как паровоз. Я бы сейчас тоже от сигаретки не отказалась.