Мгновение, и изо всех стоящих на площади высосалась жизнь и кровь.

Справа, слева, позади.

Везде, поочередно и вместе, раздавались звуки падающих на землю тел и с грохотом разлетающихся на тысячи осколков, будто кто-то разбивал хрупкие стеклянные сосуды с жизнью.

****

Шала, жена старого шамана и по совместительству главная татуировщица племени услышала ВДОХ раньше остальных.

Она услышала его еще раньше, чем он прозвучал под сводами пещеры. Ее считали не менее безумной, чем старого Драмара. Одной своей частью сознания она еще была жива, а второй…второй принимала смерть, смирялась с ней заранее.

Работа, которой она занималась всю жизнь, лишь еще больше помогла примириться ей с грядущей смертью. Она давно уже воспринимала тела как сосуды, временные пристанища сознания. Сосуды, которые она разукрашивала красотой. Так она считала. Всего лишь сосуды, ценность которых незначительна.

В состоянии неподвижности, когда она сидела неподвижно по неделе-две без еды и воды, в ней рождалось особое состояние растянутости времени.

Она поняла, что мысли не выражают сути. Ее ощущение постижения невозможно было передать словами. Это были проблески озарения, которые объяснить она не смогла бы при все желании. Будто что-то Вечное на мгновение приоткрывало перед ней жуткие тайны Вселенной и краешком касалось сознания. И среди этого она ясно видела Страшный обман Предопределенности. Управляемость этого процесса могущественными существами, которым подвластно время и пространство. Тем, кто подчинил Извечное своим прихотям и страху. Бессмертные.

Но и за этим всем, искаженными, извращенным, была Изначальная Истина, которую она видела в Сиянии Умирающих Звезд. Даже Звезды, гигантские сгустки энергии, умирали, давая жизнь другой жизни, отдавая себя целиком, перерождаясь, даже они... А вот Бессмертные…это ведь существа-паразиты в теле Вселенной. Было неприятно видеть, что они заблудились, вступили не на тот путь, но она понимала, и это временно, и это пройдет.

Шала, никогда не видевшая звезд, прозревала их сквозь тьму закрытых глаз. Блуждать своим сознанием среди них было увлекательнее, чем находиться в той тяжеловесной реальности, где пребывало ее тело.

Именно поэтому, когда после вдоха ее тело высохло, обледенело, и умерло, она, частицей своего сознания, даже этого не почувствовала. Она была ТАМ. Другая же часть ее давно предчувствовала эту смерть и просто ждала ее как избавления. Ждала, чтобы вырваться из телесных оков и оказаться среди вечной тьмы и согревающего сияния Гаснущих Светил. Соединиться с остальной частью Вселенной, от которой посредством смертного тела ее отлучили.

Шала умерла.

****

Ларка только и успела услышать как ее муж Ксорх, выбежал наружу. Она, правда, не поняла, что это было — будто ветер по всей пещере куда-то всосался с громким звуком. Лишь через секунду она поняла, что это был ВДОХ. Огромный, громкий, страшный вдох.

Ларка хотела выбежать следом, но не смогла.

От внезапно нахлынувшего страха у нее подогнулись ноги и она упала. После того, что сделал с ее глазами Ксорх — она ничего не видела. Она не свыклась с этим, теперь ее ненависть к мужу стала пуще прежнего, вот только…сделать Ларка ему ничего не могла.

Она смирилась с тем, что произошло. Смирились потому, что несмотря на наступившую расплату в виде слепоты,та тварь все равно сдохла, и Косрху ее не вернуть. И еще она знала, из-за подобных ран, пусть они были такие же как у той зуры Айры — она никогда не покончит с собой. Не дождутся!

Но сейчас все это вылетело из головы. Потому что стало холодно до невозможности. Ее тело, не такое закаленное, как у Охотников, сильнее и острее ощутило этот леденящий мороз. И страх.

Стало страшно так, как бывало в детстве. До жути, до дрожи в коленках. Когда хотелось исчезнуть, стать невидимой, чтобы опасность прошла мимо, не заметила тебя. Как очень маленькому, слабому животному.

Десяток мгновений ничего не происходило. А затем раздался грохот, шум взлетающих и затем гулкие удары падающих на пол пещеры камней.

По крыше их жилища забарабанили осколки, камни, крошево. Их жилище было крепким, и стояло от других немного в стороне, поэтому, наверное, и выдержало этот удар.

Наступило недолгое затишье и Ларка смогла выдохнуть. До этого страх не давал ей сделать даже глоток воздуха, полностью спазмировав горло. Но затем страх не просто вернулся, а заставил застыть и трястись, как от холода. Он стал больше прежнего, накрыл ее всю, превратив в трясущееся слабое животное, ожидающее, пока хищник вонзит клыки в шею и высосет всю жизнь.

Одновременно с сотнями других гоблинов, Ларка почувствовала обжигающе ледяное прикосновение прямо у своего сердца.

Чьи-то невидимые пальцы сжали ее хрупкое, горячее сердце и раздавили, как бурдюк с водой.

Ларка не успела больше испытать ничего — ни страха, ни боли. Смерть пришла мгновенно и без страданий.

****

Ташка лежала. Просто лежала.

Все это время, все эти две недели после того, как этот поганый мальчишка, выродок, ублюдок, недоношенное чудовище, - устроил пожар, она вычухивалась. Ее тело…ее тело было сплошным незаживающим ожогом. Хотелось выть от ярости и злобы, но и этого она не могла сделать — было больно. Хотелось колотить руками и ногами пол, циновку, посуду, еду, костер — но было больно. Хотелось плеваться, ругаться, кого-нибудь ударить — но было больно.

Просто шевелиться, дышать — уже было больно. Любое действие вызывало боль.

Даже слезы жалости к себе, и ненависти к мальчишке, пару раз вытекающие из глаз — и те приносили гребаную боль, а никак не желанное облегчение.

Зуры помогали ей, кормили, убирали, жалели, говорили что отомстят, но она знала — это ложь. Если бы можно было, мальчишку уже бы схватили, и наказали как следует. А если этого не сделали — значит этот проклятый Ксорх вмешался, чтоб он сгнил как последняя тварь.

Они даже не давали взглянуть ей в блестящий металл — посмотреть как она выглядит.

Ташка никогда не считала себя красивой, но считала что и она может привлечь кого-нибудь, и действительно привлекала, иначе бы ей пришлось работать в другом месте, но то, как она выглядит сейчас…ей одновременно и хотелось, и не хотелось знать.

Не знать что от нее осталось, строить одни догадки — было мучительно тяжело.

Она теперь еще больше ненавидела своих подружек. Они улыбались, смеялись, весело болтали - щебетали, - она это слышала. Стены шалаша были тонкие. От пожара серьезно пострадала она, да еще Сурика — остальные отделались легкими ожогами и сгоревшими шалашами и все.

Несправедливо! Тот мальчишка заслужил самое жестокое из возможных наказаний, а избежал его.

Ведь она ни в чем не виновата, тогда она так и не согласилась сделать то, что попросила жена Ксорха. Даже она сочла это слишком жестокой местью — посадить тех тварей, червей на тело Айры.

Нет — она знала пределы, знала что хорошо и что плохо. И это было уже за гранью.

Она Айру только подкараулила когда та возвращалась домой и вырубила ту, все остальное сделали уже они сами, не она.

Так почему же горела заживо только она? А они?

Они должны заплатить.

Эти суки радовались жизни. А она гнила заживо. Несправедливо! Нечестно!

Она бы стиснула зубы, но уже знала какая страшная боль за этим последует.

Единственное, что у нее осталось — это обостренный слух, который хоть как-то связывал ее с реальным миром.

В этот день она, как и все услышала этот ВДОХ.

Однако замкнувшись в себе, вспоминая и прокручивая в голове все, что произошло с ней, жалея себя и проклиная остальных, она перепутала его с обычным ежедневным стуком сердца Предка. Пропустила разницу.

А когда через мгновение поняла, что кое-что изменилось — прислушалась еще раз, повнимательнее. И через десяток мгновений все же решила, что ей все показалось.