695. Материю песни, ее вещество Не высосет автор из пальца. Сам бог не сумел бы создать ничего, Не будь у него матерьяльца. Из пыли и гнили древнейших миров Он создал мужчину — Адама. Потом из мужского ребра и жиров Была изготовлена дама. Из праха возник у него небосвод, Из женщины — ангел кроткий. А ценность материи придает Искусная обработка. <1951> Н. А. Заболоцкий Илья Чавчавадзе 696. Базалетское озеро Слыхал я, по селам блуждая, Что в озере близ Базалет На дне колыбель золотая Стоит с незапамятных лет. Ее обнимают купавы, Ее омывает вода, И вечнозеленые травы Не вянут над ней никогда. Кристально прозрачные воды Теплы здесь и в холод и в зной, Как будто законы природы Не властны над этой водой. Но в глубь этой чистой криницы, В подводные эти сады Никто из картвелов спуститься Не мог, опасаясь беды. Одни лишь наяды, играя, Вокруг колыбели плывут И, сладкие сны навевая, Волшебные песни поют. Преданье гласит, что Тамара, Царица грузинских земель, На дне Базалетского яра Поставила ту колыбель. И слезы народной печали, Из множества падая глаз, Сверкающим озером стали И скрыли святыню от нас. Кого положила царица В прекрасную ту колыбель, Над кем эта влага струится — Увы, неизвестно досель. Но может быть, там подрастает Дитя для невиданных дел, О ком дни и ночи мечтает, Тая его имя, картвел. Коль эти мечты не напрасны — Да будет прославлен герой, Кто первый в пучине прекрасной Коснется святыни рукой! Коль это случится на деле — Да будет прославлена мать, Пришедшая к той колыбели Дитя молоком напитать! <1947> Важа Пшавела 697. Горы спят В ущелиях сгрудилась мгла. Как братья, заполнив просторы, К телам прижимают тела Вечерние темные горы. Луны опечаленный лик Глядит из нахмуренной тучи, И плещет в ущелье родник И плачет о чем-то певуче. Вот всхлипнул он, тяжко дыша, Откликнулся эхом несмелым И смолк… И как будто душа Рассталась с измученным телом. Росой освежая листы, Дохнула прохлада тумана И вниз потекла с высоты, Скитаясь в горах неустанно. И в этих извилинах мглы Укрылись орлы и орлицы, И с ними на ложе скалы Замолкли и прочие птицы. Сидят они, клюв опустив, Безжизненны, серы, понуры… С высокой горы под обрыв Бесшумно спускаются туры. Здесь черною шалью ночей Закутано горное горло, И отблеск последних лучей Туманное небо простерло. Погасли пастушьи огни, Ни конь не мелькнет, ни прохожий, Лишь дикие звери одни У каменных воют подножий. На башнях дозорных застав Нигде не видать караула. Не виден по вмятинам трав Разбойничий след из аула. Один только звездный хорал Доносит напев колыбельный: «Привет вам, скопления скал! Да сгинет ваш недруг смертельный! Когда бы погибли и вы В годины суровые эти, До нас не дошло бы молвы О том, что творится на свете!» Вот слева глядит в небосвод Гергети, могучий владыка. Вот Борбала справа встает, И плачет она, горемыка. Вот души усопших земли Сквозь горные движутся щели. И звезды померкли вдали, И горы вокруг потемнели. Найду ль я дорогу? Навряд! В горах по ночам страшновато. Они же без просыпу спят, И в мире им нет супостата. <1957> 698. Песня Ты на том берегу, я на этом. Между нами бушует река. Друг на друга мы с каждым рассветом Не насмотримся издалека. Как теперь я тебя поцелую? Только вижу смеющийся рот. Перейти сквозь пучину такую Человеку немыслимо вброд. Не пловцы мы с тобой, горемыки, Нет ни лодки у нас, ни руля, Не ответит нам небо на крики, Не поможет нам в горе земля. Целый день ожидая друг друга, Мы смеемся сквозь слезы с тобой. Я кричу, но не слышно ни звука — Всюду грохот и яростный вой. Умирает мой голос тревожный, Утопающий в бурной реке… Как теперь я в тоске безнадежной Проживу от тебя вдалеке? И не лучше ли смерть, чем томленье, Чем бессильные эти слова? Нет, пока ты видна в отдаленье, До тех пор и надежда жива! <1957> |