Поль Верлен 484. Осенняя песня Осенний стон — Протяжный звон, Звон похоронный — В душе больной Звучит струной Неугомонной. Томлюсь в бреду. Бледнея, жду Ударов ночи. Твержу привет Снам прежних лет, И плачут очи. Под бурей злой Мчусь в мир былой Невозвратимый, В путь без следа — Туда, сюда, Как лист гонимый. 1903 И. Ф. Анненский
Вильгельм Мюллер 485. Шарманщик В дальнем закоулке Дед стоит седой И шарманку вертит Дряхлою рукой. Пó снегу да босый Еле бродит дед; На его тарелке Ни копейки нет. Мимо úдут люди, Слушать не хотят — Только псы лихие Деда теребят. Уж давно о счастье Дед не ворожит, Старую шарманку Знай себе крутит… Эй, старик! Не легче ль Вместе нам терпеть… Ты верти шарманку, А я буду петь… Генрих Гейне 486. Двойник Ночь, и давно спит закоулок; Вот ее дом — никаких перемен, Только жилицы не стало, и гулок Шаг безответный меж каменных стен. Тише… Там тень… руки ломает, С неба безумных не сводит очей… Месяц подкрался и маску снимает. «Это — не я: ты лжешь, чародей! Бледный товарищ, зачем обезьянить? Или со мной и тогда заодно Сердце себе приходил ты тиранить Лунною ночью под это окно?» <1904> Шарль Бодлер 487. Совы Зеницей нацелясь багровой, Рядами на черных березах, Как идолы, старые совы Застыли в мечтательных позах. И с места не тронется птица, Покуда, алея, могила Не примет останков светила И мрак над землей не сгустится. А людям пример их — наука, Что двигаться лишняя мука, Что горшее зло — суета, Что если гоняться за тенью Кого и заставит мечта, Безумца карает — Движенье. <1904> 488. Сплин Бывают дни — с землею точно спаян, Так низок свод небесный, так тяжел, Тоска в груди проснулась, как хозяин, И бледный день встает, с похмелья зол. И целый мир для нас одна темница, Где лишь мечта надломленным крылом О грязный свод упрямо хочет биться, Как нетопырь, в усердии слепом. Тюремщик — дождь гигантского размера Задумал нас решеткой окружить, И пауков народ немой и серый Под черепа к нам перебрался жить… И вдруг удар сорвался как безумный, — Колокола завыли и гудят, И к облакам проклятья их летят Ватагой злобною и шумной. И вот… без музыки за серой пеленой Ряды задвигались… Надежда унывает, И над ее поникшей головой Свой черный флаг Мученье развевает… <1904> 489. Слепые О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут Разыгран куклами, но в настоящей драме. Они, как бледные лунатики, идут И целят в пустоту померкшими шарами. И странно: впадины, где искры жизни нет, Всегда глядят наверх, и будто не проронит Луча небесного внимательный лорнет, Иль и раздумие слепцу чела не клонит? А мне, когда их та ж сегодня, что вчера, Молчанья вечного печальная сестра, Немая ночь ведет по нашим стогнам шумным С их похотливою и наглой суетой, Мне крикнуть хочется — безумному безумным: «Что может дать, слепцы, вам этот свод пустой?» <1904> 490. Старый колокол Я знаю сладкий яд, когда мгновенья тают И пламя синее узор из дыма вьет, А тени прошлого так тихо пролетают Под вальс томительный, что вьюга им поет. О, я не тот, увы! над кем бессильны годы, Чье горло медное хранит могучий вой И, рассекая им безмолвие природы, Тревожит сон бойцов, как старый часовой. В моей груди давно есть трещина, я знаю, И если мрак меня порой не усыпит И песни нежные слагать я начинаю — Всё, насмерть раненный, там будто кто хрипит, Гора кровавая над ним всё вырастает, А он в сознаньи и недвижно умирает. Шарль Леконт де Лиль 491. Пускай избитый зверь, влачася на цепочке, Покорно топчет ваш презренный макадам, Сердечных ран своих на суд ваш не отдам, Принарядивши их в рифмованные строчки. Чтоб оживить на миг огонь заплывших глаз, Чтоб смех ваш вымолить, добиться сожаленья, Я ризы светлые стыда и вдохновенья Пред вами раздирать не стану напоказ. В цепях молчания, в заброшенной могиле Мне легче будет стать забвенной горстью пыли, Чем вдохновением и мукой торговать. Мне даже дальний гул восторгов ваших жуток, — Ужель заставите меня вы танцевать Средь размалеванных шутов и проституток? |
