517. В вечерний час Пусть тот, кто некогда, в неведомых веках, Склонив в вечерний час над этой книгой вежды, Моих забвенных строк встревожит давний прах, Чтоб наших дней понять желанья и надежды, — О, пусть он ведает, с каким восторгом я, Сквозь ярость и мятеж, борьбы внимая кличу, Бросался в бой страстей и в буйство бытия, Чтоб вывести из мук — Любовь, свою добычу! Люблю свой острый мозг, огонь своих очей, Стук сердца своего и кровь своих артерий, Люблю себя и мир, хочу природе всей И человечеству отдаться в полной мере! Жить: это — взяв, отдать с весельем жизнь свою. Со мною равны те, кто миром так же пьяны! С бессонной жадностью пред жизнью я стою, Стремлюсь в ее самум, в ее поток багряный! Паденье и полет, величье и позор — Преображает всё костер существованья. О, только б, кругозор сменив на кругозор, Всегда готовым быть на новые исканья! Кто ищет, жаждет кто — сливает трепет свой С мятущейся толпой, с таинственной вселенной. Ум жаждет вечности, он дышит широтой, И надобно любить, чтоб мыслить вдохновенно! Безмерной Нежностью всеведенье полно, В ней — красота миров, в ней — зиждущая сила. Причины тайные ей разгадать дано… О ты, кого мечта в грядущем посетила, Моих былых стихов тебе открыть ли смысл? Я жду, что в дни твои пришедший мощный гений Из неизбежного, из пасти мертвых числ Исторгнет истину всемирных примирений! <1923> Поль Верлен 518. Небосвод над этой крышей Так высок, так чист! Темный вяз над этой крышей Наклоняет лист. В небе синем и высоком Колокольный звон. Чу! на дереве высоком — Птицы тихий стон. Боже! всё, как в песне птицы, Мирно предо мной, Лишь вдали звучит столицы Яростный прибой… — Что ж ты сделал, ты, что плачешь Много, много дней, Что ж ты сделал, ты, что плачешь, С юностью своей? 1899, 1905 519. Песня к ней Мне говорят, что ты — блондинка, И что блондинка — неверна, И добавляют: «как былинка…» Но мне такая речь смешна! Твой глаз — яснее, чем росинка, До губ твоих — душа жадна! Мне говорят, что ты — брюнетка, Что взор брюнетки — как костер, И что в огне его нередко Сгорает сердце… Что за вздор! Ты целовать умеешь метко, И по душе мне твой задор! Мне говорят: не будь с шатенкой, — Она бледна, скучна чуть-чуть… Смеюсь над дружеской оценкой! Дай запах кос твоих вдохнуть, Моя царица, — и коленкой Стань, торжествуя, мне на грудь! 1907 520. Огромный, черный сон Смежил мне тяжко вежды. Замри, ненужный стон, Усните, все надежды! Кругом слепая мгла. Теряю я сознанье, Где грань добра и зла… О, грустное преданье! Я — колыбель. Слегка Ее качает в нише Незримая рука. О, тише, тише, тише! <1911> Шарль Бодлер 521. Красота О смертный! как мечта из камня, я прекрасна! И грудь моя, что всех погубит чередой, Сердца художников томит любовью властно, Подобной веществу, предвечной и немой. В лазури царствую я сфинксом непостижным; Как лебедь я бела и холодна как снег; Презрев движение, любуюсь неподвижным; Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек. Я — строгий образец для гордых изваяний, И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний, Поэты предо мной склоняются во прах. Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных, Сиянье вечности в моих глазах бессонных, Где всё прекраснее, как в чистых зеркалах. <1909> Шарль-Юбер Мильвуа 522. Река забвения Лета, ты, чей ропот клонит В дрему элисейский мрак, Ты, в чьих волнах равно тонет Память бед и память благ, — Прочь! жестоких утешений Пусть не славит мне твой звук. Я забвеньем наслаждений Не куплю забвенья мук. <1913> Шарль Леконт де Лиль 523. Дремота кондора За лестницей крутой, что вздвигли Кордильеры, За мглами дымными, куда летят орлы, И выше всех вершин, где зевами скалы С кровавой лавою выходит запах серы, — Таков же грозностью, порою так же ал, Громадный кондор, полн угрюмо-мощной лени, На всю Америку, на дали — без движений Глядит, и солнца луч, в его зрачках, — опал. С Востока ночь плывет, где дикие пампасы Простерлись без конца; уже находит сон На Чили, на дома, на горные террасы, На тихий океан, на дивный небосклон. Материком немым ночь властно овладела; С песков на берега, с ущелий к склонам гор, По остриям вершин, скользит, темня простор Взрастаньем царственным разлива без предела. Как привиденье, он, на страшной вышине, Омыт сиянием, что кровь струит по снегу, Ждет жуткой темноты, готов к ее набегу: И кроет, подойдя, она его вполне. В бездонной глубине, с неведомого мыса, Зажегся Южный Крест, маяк из крупных звезд; Он шеей, в радости, мускулистой и лысой, Трясет, и хохлится, и слышен хрип окрест. Потом взлетает, снег взметая без усилья, Он, с хриплым выкриком, ввысь, где всегда покой, Прочь от комка теней, прочь от звезды живой, — Спать, в льдистом воздухе, раскинув мощно крылья. <1913> |
