М. А. Волошин Жозе-Мария Эредиа 591. Бегство кентавров Сорвавшись с дальних гор гудящею лавиной, Бегут в бреду борьбы, в безумьи мятежа. Над ними ужасы проносятся, кружа, Бичами хлещет смерть, им слышен запах львиный… Чрез рощи, через рвы, минуя горный склон, Пугая гидр и змей… И вот вдали миражем Встают уж в темноте гигантским горным кряжем И Осса, и Олимп, и черный Пелион… Порой один из них задержит бег свой звонкий, Вдруг остановится, и ловит запах тонкий, И снова мчится вслед родного табуна. Вдали, по руслам рек, где влага вся иссякла, Где тени бросила блестящая луна, — Гигантским ужасом несется тень Геракла… 1904 Эмиль Верхарн 592. Осенний вечер В дикой скачке тучи скачут, Тучи в пляске завились. Эй, Луна, берегись! Мгла гудит и разрывается, И деревья на полях То застонут, то заплачут, Выгибаются… Эй, Луна, берегись! Желтый лик больной Луны Мертвый пал в зеркальность пруда, Раздробясь о грань волны, Окруженный бледной просинью, — Это ветер свадьбу правит с Осенью. Эй, Луна, берегись! Как тяжелый всадник, рвется ураган, В двери бьет размашисто и хлестко, И гуляет, буйный, распален и пьян, С рыжей Осенью по дальним перекресткам. Эй, Луна, берегись! Этот лик святой и чистый, Звезд лампады, нимб лучистый Здесь не к месту средь разгула Пьяного, тяжелого, Там, где Осень с Ветром потеряли голову… В судоргах объятий Вздохи всё короче. Беспредельность ночи… Да лишь лес кричит из вихря и тумана Под ударами ночного урагана. Эй, Луна, берегись! Рыщут псы, и липнет грязь на лапах. От полей идет сырой и пьяный запах. И на юг, на север, на восток — повсюду Разлилось дыханье похоти и блуда, Как кошмар прерывистый и рдяный. Ветер с Осенью распутною и пьяной В буйных судоргах упали и сплелись. Эй, Луна, берегись! И собаки воют, точно волки. 1905 593. Ужас В равнинах Ужаса, на север обращенных, Седой Пастух дождливых ноябрей Трубит несчастие у сломанных дверей — Свой клич к стадам давно похороненных. Кошара из камней тоски моей былой В полях моей страны унылой и проклятой, Где вьется ручеек, поросший бледной мятой, Усталой, скучною, беззвучною струей. И овцы черные с пурпурными крестами Идут послушные, и огненный баран, Как скучные грехи, тоскливыми рядами. Седой Пастух скликает ураган. Какие молнии сплела мне нынче пряха? Мне жизнь глядит в глаза, и пятится от страха… <1910> 594. На Север С темными бурями споря Возле утесистых стен, Два моряка возвращались на север Из Средиземного моря С семьею сирен. Меркнул закат бледно-алый. Плыли они, вдохновенны и гóрды. Ветер попутный, серый и усталый, Гнал их в родные фиорды. Там уж толпа в ожиданьи С берега молча глядела… В море, сквозь сумерки синие, Что-то горело, алело, Сыпались белые розы, И извивались, как лозы, Линии Женского тела. В бледном мерцаньи тумана Шел к ним корабль, как рог изобилья, Вставший со дна океана. Золото, пурпур и тело… Море шумело… Ширились белые крылья Царственной пены… И пели сирены, Запутаны в снасти, Об юге, о страсти… Мерцали их лиры, А сумерки были и тусклы и сыры. Синели зубчатые стены. Вкруг мачт обвивались сирены. Как пламя, дрожали Высокие груди… Но в море глядевшие люди Их не видали… И мимо прошел торжествующий сон, Корабли, подобные лилиям, Потому что он не был похож На старую ложь, Которую с детства твердили им. <1910> 595. Ноябрь Большие дороги лучатся крестами В бесконечность между лесами. Большие дороги лучатся крестами длинными В бесконечность между равнинами. Большие дороги скрестились в излучины В дали холодной, где ветер измученный, Сыростью вея, Ходит и плачет по голым аллеям. Деревья, шатаясь, идут по равнинам, В ветвях облетевших повис ураган. Певучая вьюга гудит, как орган. Деревья сплетаются в шествиях длинных, На север уходят процессии их. О, эти дни «Всех Святых»… «Всех Мертвых»… Вот он — Ноябрь — сидит у огня, Грея худые и синие пальцы. О, эти души, так ждавшие дня! О, эти ветры-скитальцы! Бьются о стены, кружат у огня, С веток срывают убранство И улетают, звеня и стеня, В мглу, в бесконечность, в пространство. Деревья, мертвые… все в памяти слились. Как звенья, в пеньи, в вечном повтореньи Ряды имен жужжат в богослуженьи. Деревья в цепи длинные сплелись. Кружатся, кружатся, верны заклятью. Руки с мольбою во тьме поднялись. О, эти ветви, простертые ввысь, Бог весть к какому распятью! Вот он — Ноябрь — в дождливой одежде В страхе забился в углу у огня. Робко глядит он, а в поле, как прежде, Ветры, деревья, звеня и стеня, В сумраке тусклом, сыром и дождливом Кружатся, вьются, несутся по нивам. Ветры и деревья, мертвые, святые, Кружатся и кружатся цепью безнадежною В вечерах, подернутых серой мглою снежною. Ветры и деревья… мертвые… святые… И Ноябрь дрожащими руками Зажигает лампу зимних вечеров И смягчить пытается слезами Ровный ход безжалостных часов. А в полях всё то же. Мгла всё тяжелее… Мертвые деревья… ветер и туман. И идут на север длинные аллеи, И в ветвях безумных виснет ураган. Серые дороги вдаль ушли крестами В бесконечность тусклых, дремлющих полей. Серые дороги и лучи аллей — По полям… по скатам… вдаль… между лесами… <1910> |
