Пони насмешливо фыркнула и отвернулась, думая, что он снова ухватит ее за подбородок и повернет лицом к себе. Однако этого не произошло.

— Глупое дитя, — услышала она его голос и затем звук удаляющихся шагов. — Ты даже не понимаешь тех, кого считаешь своими врагами.

Вскоре послышался конский топот, и вот уже они окружили ее со всех сторон — Маркворт и монахи, солдаты в сияющих доспехах и сам король Хонсе-Бира!

Когда Серый нашел ее, она лежала вся в крови, разбитая и почти ничего не соображающая. Не было сил, чтобы вскарабкаться на него. А между тем нужно, наверное, попытаться помочь Пони.

Пони! При одной мысли о том, как она лежит на земле, во власти этого ужасного, чудовищного зверя, она забыла обо всем. Однако Колин понимала, что вряд ли в силах помочь ей. Даже если она сумеет добраться до Пони, тигр просто прикончит ее, и дело с концом.

Нет, нужно отказаться от этой мысли, решила Колин. Она с невероятным трудом взгромоздилась на Грейстоуна и поскакала на север. То и дело проваливалась в бессознательное состояние, но каким-то чудом сумела удержаться в седле.

Этой ночью она не разбивала лагерь; не было сил даже слезть с коня. Грейстоун скакал все дальше и дальше, изредка останавливаясь, чтобы пощипать траву или подремать — когда чувствовал, что его всадница тоже спит.

Если у Пони и мелькнула мысль, что удастся поговорить с королем Данубом, она быстро избавилась от нее. По приказу отца-настоятеля Маркворта — и Дануб при этом не возразил ни слова — монахи окружили ее со всех сторон, срезали веревки, которыми она была привязана к дереву, и поволокли куда-то. Она видела, как Маркворт показывал королю ее магические камни, и слышала его замечание о том, что среди них не хватает магнетита. Король Дануб бросил на нее взгляд, в котором смешались жалость и отвращение.

А потом он отвернулся, и Пони поняла, что обречена.

Какое-то время спустя рядом с ней возник Де'Уннеро.

— Тебе придется бежать, как и всем нам, — сказал он. — Братья поддержат, если ноги откажут.

По бокам от нее встали два сильных монаха, подхватили Пони под руки и приподняли так, что ее ноги едва касались земли.

— Советую заново обдумать свою позицию, пока мы не вернулись в Палмарис, — продолжал Де'Уннеро. — Жаль, если человека, столь сильного душой и телом, придется казнить на глазах у всех.

Пони не понимала, с какой стати он говорит ей все это. Может, и в самом деле проявляет искреннюю заботу? Или это всего лишь игра в искренность и заботу? Или что-то еще похуже? Может, Де'Уннеро решил притвориться ее другом, сделать вид, будто он настроен против отца-настоятеля, чтобы усыпить ее бдительность, а потом застать врасплох?

Ладно. Что бы это ни означало, решила Пони, она не будет ему подыгрывать. Они сумели захватить ее и отняли все; но есть кое-что, до чего им никогда не дотянуться своими грязными лапами, — ее душа.

Хорошо, что Де'Уннеро здесь, подумала она. Значит, он не стал преследовать Колин. Хотя кто знает, жива ли она? Может, Де'Уннеро прикончил ее, прежде чем вернуться к Пони.

— Я буду надеяться и верить, — прошептала она.

И тут же пожалела об этом. Но что делать? Ей так хотелось услышать эти слова произнесенными вслух! Но вдруг монахи начнут насмехаться над ней? Нет, они промолчали. Лишь один посмотрел на Пони, удивленно и даже с некоторым уважением.

Мужественно встретить смерть — не такой уж это подвиг; но что еще ей оставалось?

На следующий день боль немного отступила, и Колин прониклась мрачной решимостью во что бы то ни стало добраться до Полуночника и рассказать ему о судьбе его возлюбленной. Она понимала, что ранена серьезно. Рука сломана, а щиколотка так распухла, что невозможно снять сапог. И крови потеряно немало, и до костей пробирал холод.

Однако Колин думала об одном и неустанно понукала Грейстоуна, прекрасного, сильного, неутомимого коня.

Дни и ночи слились воедино, боль накатывала волна за волной. На третий день пошел дождь, но в своем полубреду Колин не заметила этого. От ее внимания ускользнуло даже то, что солдаты и монахи неуклонно нагоняли ее, хотя в отличие от них она скакала и ночью.

Она должна добраться до Дундалиса; только там можно будет немного отдохнуть.

На четвертый день она потеряла сознание и соскользнула с Грейстоуна, повиснув на стременах. У коня хватило разума остановиться, но это было все, чем он мог ей помочь. Придя в себя, она попыталась подняться, но снова упала, лишь расцарапав о колючие кусты щеку.

Солнце опускалось все ниже, и вскоре стало совсем темно.

Двигаясь со скоростью, присущей только тол'алфар, Тиел'марави пересекла предгорья Барбакана, перепрыгивая через снежные завалы, а дальше побежала по уже оттаявшей земле налегке, то и дело прибегая к помощи крыльев. Вопреки присущей ей, как и всем эльфам, неистребимой любви к песням и танцам, на этот раз она нигде не задерживалась и не отклонялась с пути; на сердце тяжким грузом лежало воспоминание о гибели Ни'естиела.

Госпожа Дасслеронд должна узнать обо всем, что произошло. О смерти эльфа, об убийце-епископе и — может быть, это важнее всего — об удивительной магии, спасшей Полуночника и саму Тиел'марави на плато горы Аида.

Незамеченная стражниками, она промчалась мимо Дундалиса. Чтобы возвратиться в Эндур'Блоу Иннинес, сразу за деревней следовало повернуть на запад. Однако Тиел'марави понимала, что госпожа, скорее всего, все еще в Палмарисе. Или, может быть, уже покинула его и сейчас движется на север.

Она ловила каждый звук, надеясь услышать тиесттиел, звездную песнь эльфов.

Однако вместо этого ее ушей коснулись негромкое ржание коня и стоны женщины.

Тиел'марави была не знакома с Колин Килрони; не узнала она и коня Джилсепони. Но, как ни спешила эльфийка, оставить раненую в таком ужасном состоянии она не могла. Обрезав сбрую, она со всеми возможными удобствами устроила женщину на земле, завернула ее в одеяло, а потом расседлала беднягу-коня, кожа которого оказалась стерта до гноящихся ран.

Колин каким-то чудом сумела разлепить один глаз; другой не открывался из-за спекшейся крови.

— Полуночник… — прошептала она растрескавшимися, пересохшими губами. — Пони схватили.

Глаза у Тиел'марави округлились.

— Пони? — спросила она, легонько похлопав раненую по щеке. — Джилсепони? Кто ее схватил? Монахи?

Однако Колин полагала, что все самое главное уже сказано, и ее сознание снова погрузилось во тьму.

Тиел'марави была в растерянности. Что делать? Повернуть обратно? Мысль об этом была ей ненавистна, но, с другой стороны, это может оказаться очень важно. Она снова помчалась на север, но на этот раз, пробегая мимо Дундалиса, постаралась, чтобы стражники заметили ее.

— Там, на дороге, женщина! — закричала она и услышала топот сапог и бряцанье оружия. — Женщина на южной дороге, тяжело раненная!

— Кто здесь? — закричал один из стражников.

Но Тиел'марави уже исчезла.

Отойдя на некоторое расстояние, она с облегчением заметила небольшую группу людей, устремившуюся по дороге на юг.

Вскоре они увидели коня, а рядом с ним впавшую в беспамятство женщину.

— Она из стражи Палмариса, — заметил один человек, осторожно перевернув Колин на спину, в то время как его товарищ отвел в сторону коня.

— Кузина Шамуса Килрони, — сказал другой, крупный, с густыми черными волосами. — Колин, так ее зовут. Когда мы были в Кертинелле, она принесла сообщение о смерти барона.

— Похоже, вскоре она отправится следом за ним, — заявил третий человек.

Первый, успевший осмотреть раны Колин, покачал головой.

— Все не так уж плохо, — сказал он. — Все, что ей требуется, — это еда и теплая постель. Раненая, она скакала несколько дней, а чтобы не упасть, привязывала себя к седлу.