— Но мы не будем бороться вместе с ними, — закончила за него Пони дрожащим от возмущения голосом. — Кто, в таком случае, выглядит достойнее, Белстер О'Комели? Тот, кто ведет себя как друг, или тот, кто демонстрирует трусость?

— Не будем ссориться из-за этого, девочка, — повторил Белстер. — У каждого свое отношение, и ты не в силах изменить мое. Даже не пытайся!

Пони вздрогнула, состроила гримасу и не придумала ничего лучше, как уйти к себе в комнату. Злость клокотала в душе, но еще сильнее было чувство разочарования. Ощущая слабость, она уныло села на край постели.

Еще со времени первого упоминания о бехренцах и капитане Альюмете она подозревала, что с Белстером все может обернуться именно так. Просто не хотела думать об этом, поскольку любила Белстера — ведь он относился к ней как к дочери. Он и в самом деле напоминал ей приемных родителей, хотя по темпераменту был больше похож на Петтибву, чем на Грейвиса. Да, она любила его, но как можно было закрывать глаза на столь очевидный недостаток?

Подняв взгляд, Пони увидела стоящую в дверном проеме Дейнси. Что это, в самом деле? Такое впечатление, будто Дейнси стоит в ее дверном проеме всегда!

— Не суди его слишком строго, — сказала Дейнси. — Белстер хороший человек… просто не понимает темнокожих. У него нет среди них знакомых.

— Ну и что? Это, по-твоему, оправдывает его? — спросила Пони, изо всех сил стараясь сдержать негодование.

— Нет конечно, — ответила Дейнси. — Но это просто слова, слова насмерть перепуганного человека. Он не верит в нашу победу, с темнокожими или без них. Не суди его, пока дело не дойдет до схватки, если дело действительно до этого дойдет. Белстер О'Комели не будет просто стоять и смотреть, как невинным людям сворачивают шеи, независимо от того, какого цвета у них кожа.

Пони успокоилась. Она поверила Дейнси, не могла не поверить, потому что любила этого человека. Слова Дейнси внесли хотя бы временное успокоение в душу Пони.

— Что, ты и в самом деле стала бы сражаться вместе с темнокожими? — спросила Дейнси. — Я имею в виду, даже если бы ты знала, что мы тебе не помощники?

Пони кивнула и начала объяснять, что у нее к Де'Уннеро свой счет и поэтому она непременно должна вступить с ним в схватку. И тогда, даже если вся армия Палмариса и духовенство поднимутся против нее и она погибнет, она все равно будет рада, что прихватит епископа с собой. Она хотела сказать все это Дейнси, объяснить, что для нее не играет роли неравенство сил, что ей не нужна полная и окончательная победа… но внезапно смолкла. На лице Пони появилось удивленное выражение, рука скользнула к животу.

Дейнси тут же оказалась рядом.

— Что с вами, мисс Пони? — в тревоге спросила она.

Пони посмотрела на нее с улыбкой, которая в это мгновение осветила ее лицо.

— Он шевелится.

Дейнси приложила ладонь к животу Пони и вскоре тоже почувствовала толчок.

Пони не пыталась сдержать слезы, хотя и понимала, что они льются не только от радости, вызванной первым движением ребенка.

Как могла она, оставаясь в здравом уме, думать о какой-то войне, когда внутри нее созревает новая жизнь?

— От капитана Килрони, — доложил солдат, вручая Де'Уннеро пергамент.

Епископ взял его, удивленно разглядывая свиток.

— Этот человек умеет писать? Простой вояка?

Солдат тут же ощетинился, отчего тон Де'Уннеро стал даже более насмешливым. Он не скрывал своего отношения к солдатам — городским и королевским, — ставя их во всех смыслах ниже монахов. Всякий раз, когда братья сопровождали армейские патрули на улицах, независимо от своего ранга и опыта они оказывались во всех смыслах компетентнее солдат и даже офицеров. Ясное дело, такое отношение не нравилось военным, но Де'Уннеро, упоенный властью, чувствуя за спиной короля и отца-настоятеля, не обращал на это ни малейшего внимания. Точно так же он повел себя и сейчас.

— Ты читал письмо? — спросил он посланца.

— Конечно нет, мой господин.

— А ты вообще читать-то умеешь? — с издевкой спросил Де'Уннеро.

— Мне было сказано доставить послание вам как можно быстрее, — ответил солдат, от неловкости переминаясь с ноги на ногу, что доставило епископу дополнительное удовольствие. — Я поскакал в Кертинеллу, и там мой бедный конь не выдержал и пал. Мне дали другого, и я помчался дальше. Триста миль, мой господин, всего за неделю.

— И ты будешь за это вознагражден, не сомневайся, — заверил его епископ, поднося свиток к лицу солдата. — Ты читал это? Говори!

— Нет, мой господин.

— Ты умеешь читать?

Солдат молча потупил взгляд. Епископ злобно усмехнулся, сорвал с пергамента ленточку, развернул свиток и повернул к посланцу исписанной стороной.

— Что тут написано? — требовательно спросил епископ; солдат заскрипел зубами, но молчал. — Ну? Отвечай!

— Я не умею читать, мой господин!

Что, собственно говоря, и хотел услышать епископ. Де'Уннеро оставил солдата в покое, подошел к письменному столу, уселся на край и углубился в чтение.

— Хорошо пишет твой капитан, — пробормотал он, обратив внимание на ровный, отчетливый почерк Килрони.

И смолк, ошеломленный смыслом прочитанного. Выходит, этот преступник Полуночник снова проскользнул у него между пальцев!

Заворчав, епископ швырнул пергамент на стол и со злостью посмотрел на посланца.

— Убирайся! — рявкнул Де'Уннеро.

Тот, не дожидаясь повторения приказа, стрелой вылетел из комнаты, по дороге врезавшись в дверь.

Де'Уннеро вытащил из кармана тигриную лапу и едва не погрузился в магию камня, чтобы тут же броситься на север. Однако в последний момент он положил камень обратно, напомнив себе, что у него есть другие обязанности, более важные, по мнению отца-настоятеля, пусть даже сам Де'Уннеро не согласен с такой оценкой. И достал камень души.

Маркворт должен узнать новости, решил он. Необходимо добиться его согласия.

Маркворт пытался сосредоточиться на молитве, но после каждой строфы голос внутри его произносил: «Отпусти его!»

«Молю тебя, Господи, пусть священные камни всегда служат лишь усилению твоей власти».

«Отпусти его!»

«Молю тебя, Господи, помоги мне стать верным помощником в осуществлении твоих планов».

«Отпусти его!»

«Укажи мне зло, чтобы я мог расправиться с ним».

«Отпусти его!»

«Укажи мне добро, чтобы я мог прославить его».

«Отпусти его!»

И так продолжалось на протяжении всей вечерней молитвы, последовавшей сразу за разговором Маркворта с Де'Уннеро, во время которого епископ умолял послать его вдогонку за Полуночником и сбежавшими еретиками. В противном случае, вопил дух епископа, все они могут ускользнуть, и теперь уж навсегда.

«Отпусти его!»

Отец-настоятель поднялся с колен, оставив попытки молиться.

— Почему Барбакан? — вслух спросил он.

Что могло понадобиться Полуночнику и беглым монахам в этом развороченном взрывом, заброшенном месте? Маркворт видел Барбакан глазами брата Фрэнсиса, в тело которого вселился, когда монахи прибыли на место. У него просто не укладывалось в голове, какой смысл тащиться туда, где все разрушено и сожжено.

— Может, они хотят воздвигнуть там святилище? — спросил отец-настоятель.

Он рассмеялся. Весь север был отравлен ядовитыми миазмами демона; интересно, сколько там просуществует любое построенное людьми сооружение? Но кто знает, может, в этом и состоял их план. Построить святилище и организовать паломничество к месту гибели «героя», как это обычно делается. Улыбка снова тронула сморщенные губы Маркворта. Он представил себе сотни жаждущих просветления, сбитых с толку глупцов, пустившихся в путь, чтобы почтить память погибшего еретика, а вместо этого убитых и ограбленных монстрами.

Справедливость в высшем смысле этого слова.

Однако голос в голове Маркворта не согласился с ним и показал ему другую сцену — народную любовь к Эвелину, достигшую небывалого накала; приведенную в порядок дорогу и толпы пилигримов на ней, беспрепятственно добирающиеся до святилища.