— Ты и впрямь решился? — спросил Язвий у Торгара, зайдя в Скромную лачугу друга в мирабарском Нижнеграде и застав его после прошедшей вахты за складыванием пожитков в большой мешок.

— Ты и так знал, что я готов.

— Я знал, что ты поговаривал об уходе, — уточнил Язвий, — но не знал, что у тебя и впрямь настолько прохудился череп, что ты решил…

— Ба! — фыркнул Торгар, перестал укладывать вещи и взглянул Язвию в лицо. — Разве у меня остался выбор? Аграфан приперся ко мне на стену, чтобы приказать мне заткнуться… Заткнуться! Триста лет я сражался за маркграфа, за Мирабар, и шрамов у меня больше, чем у Аграфана, Эластула и четырех его гвардейцев вместе взятых! Каждый из своих шрамов я заработал в бою, а теперь должен молчать и слушать, как меня отчитывает Аграфан, да еще и во время вахты, чтобы остальные часовые все видели и слышали!

— И куда ты собрался? — спросил Язвий. — В Мифрил Халл?

— Именно.

— И там тебя встретят с распростертыми объятиями и бутылкой эля? — насмешливо осведомился Язвий.

— Король Бренор мне не враг.

— Но и другом его трудно считать, — не соглашался Язвий. — Он удивится, с чего ты к нему явился, и решит, что ты шпион.

Возражение было резонным, однако в ответ на каждое слово Торгар мотал головой. Даже если Язвий и окажется прав, возможные последствия куда лучше, чем то нестерпимое положение, в котором очутился Торгар ныне. Год за годом Торгар старел, и ныне он оказался последним в роду Молотобойцев (Торгар надеялся вскоре обзавестись наследником). Учитывая все то, что в последнее время он узнал о короле Бреноре, и, самое главное, о своем дорогом Мирабаре, Торгар решил, что его отпрыскам расти в Клане Боевого Топора окажется не в пример вольготней.

Возможно, на то, чтобы завоевать доверие короля Бренора, Торгару потребуются месяцы или даже годы… но пусть будет, что будет.

Он запихнул последние пожитки в мешок, перекинул набитую поклажей сумку через плечо и направился к двери. К удивлению дворфа, Язвий протянул ему кружку с элем и поднял собственную посудину с тостом:

— За дорогу, полную чудищ, которых ты прикончишь! — сказал старейшина дворфов.

Торгар стукнул кружкой о протянутую посудину.

— Уж тебе-то я путь расчищу, — пообещал он.

Язвий хохотнул и сделал большой глоток.

Торгар понимал, что его ответ был лишь вежливостью за произнесенный тост. Положение Язвия в Мирабаре было вовсе не сложным. Старик-дворф был старейшиной многочисленного клана, и уговорить сородичей сняться с насиженного места и отправиться в Мифрил Халл оказалось бы нелегкой задачей.

— Мы будем скучать по тебе, Торгар Молотобоец, — ответил старик-дворф. — Горшечники и кружечники теперь разорятся, ведь им больше не придется делать новые вещи вместо всех кружек и кувшинов, что ты разбивал в тавернах города.

Торгар засмеялся, вновь отхлебнул эля, вернул Язвию кружку и пошел к двери. Дворф лишь ненадолго остановился, обернулся и с благодарностью взглянул на друга, от всего сердца похлопав Язвия по плечу,

С тем он и вышел, и десятки дворфов оборачивались ему вслед, провожая взглядами по главному переходу Нижнеграда. Он шел — и переставали стучать о наковальни молоты. Всем дворфам Мирабара было известно о недавних трениях Торгара с властями, о его многочисленных драках и упрямых словах, что, мол, со странствующим королем Бренором обошлись неподобающим образом.

И коль скоро Торгар упорно вышагивал, держа за спиной огромный мешок, к лестницам, что вели наверх…

Ни разу не обернулся Торгар. То было его решение, его путь. Он никого не попросил отправиться вместе с ним, если не считать недавней фразы, обращенной к Язвию, да он и не ожидал помощи. Дворф чувствовал всю значимость момента. Вот он, отпрыск знатного и почтенного рода, что столетиями служил Мирабару, уходит прочь. Никто из дворфов не отнесся бы легкомысленно к подобному поступку. Для народа бородачей семейный очаг и собственный дом составляли краеугольный камень бытия.

Подойдя к подъемнику, Торгар заметил, что его сопровождает несколько дворфов, и что среди прочих был и Язвий. Он слышал их шепот (то одобрительный, то осуждающий сумасбродство), но не ответил ни слова.

Добравшись до верхнего города, где еще светило бледное, чахлое вечернее солнце, Торгар обнаружил, что молва о его уходе явно опередила его, ибо там собралась немалая толпа, в которой были как люди, так и дворфы. Их взоры, их шаги сопровождали Торгара до восточных ворот. Немало, неодобрительных слов услышал удаляющийся дворф, и не раз называли Торгара «предателем» и «глупцом».

Но он не удостаивал их ответом. Еще до того, как положить в заплечную сумку первую вещь, он уже мысленно предвидел и даже выслушал подобное.

Ерунда, стоит лишь выйти за восточные ворота — и ни одного из них он никогда более не увидит и ни с кем больше не заговорит…

И от этой мысли дворф приостановился.

Но не стал задерживаться.

Вновь и вновь Торгар вспоминал разговор с Аграфаном, чтобы усилить решимость, напомнить себе, что он поступал верно, что не он предавал Мирабар, но Мирабар предал его, поступив с королем Бренором дурно и осуждая всякого, кто посмел подружиться со странствующим правителем. И Торгар решил: Мирабар не был более гордым, честным городом предков. То не был город, нравам которого надлежало следовать. В городе наступил упадок, и он растворился в числе многочисленных поселений, что стремились одолеть соперников обманом и хитростью, а не превзойти умением.

Едва Торгар подошел к воротам, где двое стражников-дворфов смотрели на него, отказываясь верить происходящему, а двое стражников-людей сердито хмурились, как его окликнул знакомый голос.

— Не делай этого, — предупредил Аграфан, бегом следуя за решительно идущим дворфом.

— Даже не пытайся меня остановить.

— На карту поставлено гораздо больше, чем ты можешь вообразить, речь идет не просто о решении какого-то дворфа оставить город, — пытался объяснить советник. — Разве ты этого не понимаешь? Тебе же известно, что на тебя смотрят твои сородичи, что из-за этого среди горожан могут пойти опасные слухи?

Внезапно Торгар остановился и обернулся к возбужденному Аграфану. Он хотел заметить, что дворф выговаривал слова скорее как человек, а не как дворф. Торгару показалось забавным, что посредник, переговорщик Аграфан говорит на два голоса. Ему это странным образом было к лицу.

— Возможно оттого, что недавно дворфы в Мирабаре начали задавать вопросы, которых вы так опасаетесь.

Аграфан недоверчиво покачал головой, пожал плечами и устало вздохнул.

Торгар продолжал смотреть на него, затем развернулся и потопал к воротам, даже не задержавшись, чтобы разглядеть выражения лиц стражников, что стояли на часах, или всмотреться в толпу людей и дворфов, что шли за ним следом, до самых ворот, где они как один остановились.

— Да благословит тебя Морадин, Торгар Молотобоец! — крикнул какой-то смельчак.

Ему вторило несколько вовсе недружественных выкриков.

И Торгар продолжил свой путь, и солнце светило ему в спину.

— Этого и следовало ожидать от глупца, — обратился Джафар, один из четверых Молотов, к солдатам, что восседали близ него на боевых конях в тяжелых панцирях.

Они таились в укрытии, образованном несколькими скалами, рассыпанными по высокому плоскогорью к северо-востоку от восточных ворот Мирабара, откуда гордо и решительно удалялся одинокий дворф.

Произошедшее вовсе не удивило ни Джафара, ни его бойцов. Об уходе старого дворфа им стало известно за несколько мгновений до того, как Торгар выбрался по лестнице из Нижнеграда, но они успели подготовиться к подобному развитию событий гораздо раньше. А потому солдаты проехали верхом за северные ворота незамеченными, в то время как все горожане таращились на одинокого дворфа, что брел к воротам на востоке. Проскакав на лошадях и сделав изрядный крюк, они затаились в укрытии.