Его слова никак не воодушевили Браумина. Настоятель знал, что Гленденхук тесно связан с магистром Бурэем, который явно не чтит память об Эвелине Десбрисе. На прошлой Коллегии аббатов, где Маркворт обвинил магистра Джоджонаха в распространении еретических воззрений Эвелина, Бурэй горячо поддержал решение о казни Джоджонаха.

— Пусть имя Эвелина ведет нас, и пусть оно поможет вернуть в мир радость, — вроде бы искренне добавил магистр Гленденхук.

Однако, взглянув на улыбку Гленденхука, настоятель Браумин почему-то усомнился в искренности магистра.

Что-то здесь было не так.

— Ваше величество, настоятель Хингас просит об аудиенции, — обратился к королю Данубу гвардеец из охраны замка.

Сидевший рядом с королем герцог Калас презрительно хмыкнул. Он не питал никаких симпатий к Хингасу — временному настоятелю Сент-Хонса, считая того круглым дураком. Калас вообще не жаловал служителей церкви Абеля, но в том, что касалось настоятеля Хингаса, кое-кто из королевского окружения, в том числе и Констанция Пемблбери, были вынуждены согласиться с мнением герцога.

— Вне всякого сомнения, он опять намерен жаловаться на факт разбитых окон, — произнесла Констанция.

Она сидела, повернувшись к мужчинам спиной, и кормила своего второго сына Торренса, которому исполнилось уже полгода. Подросший Мервик шумно бегал возле ее кресла. Мальчик строил из деревянных кирпичиков пирамидки, а затем сшибал их, поддавая ногами.

— Либо начнет болтать о том, сколько весит душа, — добавил Калас. — Как же, сыты по горло всеми этими сказками, что душа легче воздуха, благодаря чему она воспаряет прямо к небесам.

— Ваше величество? — повторил гвардеец, до сих пор не получивший вразумительного ответа.

Король Дануб закатил глаза.

— Нет! — вскричал Калас, обращаясь к гвардейцу. — Пусть убирается вон! Вон! Скажи ему, чтобы шел назад в Сент-Хонс. Пусть им там бьют окна и осыпают проклятиями, а эти монахи пусть страдают. Когда у них настоятелем будет кто-то другой, назначенный по всем правилам, тогда он и придет сюда просить аудиенции у короля.

Разумеется, гневные тирады неистового Каласа никого не удивили, но в его последних словах было столько ярости, что Дануб и Констанция невольно переглянулись.

— По мне, уж лучше Джеховит, — сухо заметила Констанция.

Даже король, обычно ведущий себя дипломатично, усмехнулся.

— Теперь он в могиле и обрел примирение с герцогом Каласом, — сказал Дануб.

— А вы бы желали говорить с этим идиотом? — спросил Калас, прижимая руки к сердцу, будто их слова ранили его.

— Возможно, ты и в самом деле оказал мне услугу, — ответил король Дануб, поднимаясь со стула и подходя к окну.

Внизу лежал Урсал: безмолвный, ждущий наступления зимы. В городе не было семьи, которую чума обошла бы стороной. Многие дома словно умерли вместе с их обитателями, и туда никто не заходил, чтобы вынести покойников.

Такой была любимая столица короля Дануба поздней осенью восемьсот двадцать девятого года Господня. А ведь эта осень могла бы стать лучшим временем в жизни короля. С демоном покончено, прихвостни Бестесбулзибара тоже разбиты. Церковь — его вечная соперница в борьбе за власть — утратила былую силу и пребывает в смятении. Констанция подарила ему двоих сыновей, о которых он все чаще думал в последнее время как о наследниках престола. Разумеется, по этому поводу еще придется долго объясняться с младшим братом.

Могла бы… Вместо этого они наглухо заперты в тюрьме, в какую теперь превратился Урсальский замок. Точнее — в крепости, способной выдержать натиск чумы. Впрочем, коварный враг пробрался и сквозь ее стены. Чума обнаружилась у двоих слуг и одного солдата, и их всех пришлось изгнать из замка.

К счастью, ближайшие друзья короля оставались здоровыми, и Дануб пробормотал краткую благодарственную молитву, стоя у высокого окна и глядя на свое истерзанное королевство.

Если вспомнить, скольких унесла и ежедневно уносила чума, королевское окружение — капля в море. Но в этот сумрачный осенний день даже маленький лучик света уже был добрым знаком.

В северных землях снег в этом году долго не выпадал. Зато когда зима пришла в Дундалис, она с лихвой наверстала упущенное, завалив снегом дома едва ли не по крыши и полностью скрыв под сугробами изгороди загонов.

Излив всю свою ярость, погода успокоилась. До наступления восемьсот тридцатого года Господня оставалось еще несколько недель. Как только ветер стих и метель улеглась, Пони решила выбраться из дома. Ее очень тянуло в рощу, к могиле Элбрайна; туда, где хоть на время она могла укрыться от мира с его тяготами и тревогами.

Пони оседлала Грейстоуна и поскакала по знакомой дороге. Поднялась на склон холма, что лежал к северу от Дундалиса. За холмом, с другой его стороны, находилась долина, где росли сосны, а землю устилал белый олений мох. Снег до неузнаваемости изменил все очертания этой долины. Впрочем, ехать по лесу оказалось легче, чем она думала, хотя ноги Грейстоуна уходили в снег почти наполовину. Несколько раз Пони пришлось спешиваться и вести коня под уздцы.

Пони не жалела, что выехала ранним утром, ибо только к полудню она добралась до заветной рощи. Окрестные лощины утопали в снегу. Снег лежал и на окрестных холмах. Опасаясь, как бы Грейстоун не поскользнулся или не провалился в овраг, Пони вновь спешилась. Привязав коня на полянке, на которой снега почти не было, оставшиеся четверть мили она прошла пешком.

К роще примыкала большая поляна. По всей ее длине тянулись две цепочки конских следов. Они вели в рощу. Пони насторожилась. Сперва она подумала, что следы, должно быть, оставили Смотритель и Дар — кто еще отважится ехать сюда в такой день. Но вскоре она заметила третью цепочку следов. Они принадлежали всаднику, шедшему рядом с лошадью.

Прячась в тени леса, Пони обошла вокруг. Она заметила одинокого всадника в толстой меховой одежде. Он спокойно восседал на своей лошади у самой кромки деревьев.

Достав гематит, Пони вошла в камень, чтобы освободиться от телесной оболочки. Ее двойник полетел прямо к всаднику. По пути Пони обнаружила, что его спутник находился сейчас в роще. В ее роще! При мысли об этом Пони охватила ярость.

Всадник был примерно одного с ней возраста, суровый на вид, с темной двухнедельной бородой и живыми, лучистыми глазами. Что-то в его облике показалось Пони знакомым, но что именно — она не знала.

Опасаясь, как бы всадник не почуял ее присутствия, Пони направила своего двойника прямо в рощу.

Второй незнакомец стоял перед могилами. Он уже успел смахнуть снег с надгробных плит. Это был настоящий великан с длинными, соломенного цвета волосами, которые кое-где начинали редеть. Глаза его напоминали чистое северное небо. На спине наискось висел меч.

Такого огромного меча Пони еще не видела! Этот меч был способен без труда пробить любой щит, снести дерево и надвое разрубить противника!

Незнакомец вдруг насторожился. Он явно почувствовал ее присутствие. Пони мгновенно вернулась в свое тело.

Она затаилась. Из рощи не доносилось никаких звуков. Великан тоже не появлялся. Пони избрала путь, позволяющий ей оставаться незамеченной для всадника, и стала пробираться через поляну. Одна ее рука сжимала меч, другая находилась в мешочке с самоцветами, где она пальцами сжимала графит и магнетит.

Пони двигалась так, как ее учил Элбрайн, перемещаясь от тени к тени. До великана оставалось не более десяти шагов, как неожиданно раздался его голос:

— Не надо подкрадываться ко мне, добрая женщина. Меня это раздражает.

Он медленно повернулся. На его бородатом лице светилась улыбка. Руки упирались в бока. Судя по всему, он не собирался хвататься за меч.

— А не далековато ли от города ты забралась в такое время? — спросил незнакомец.

— О чем ты?

— Я знаю, что ближайший к этому месту город — Дундалис, откуда тебе пришлось целое утро добираться сюда по глубокому снегу, — ответил он. — Знаю я и то, что милях в двадцати отсюда есть еще один город — Сорный Луг.