Другой орк остановился и начал было разворачиваться, но теперь ему в грудь врубилась секира Айвена.
Он бросился прочь от орков, по пути же нагнулся и выдернул секиру из тела павшего врага. Добежав до ближайшего валуна, дворф вскарабкался на него, перелез через глыбу, спрыгнул, приземлившись на пятки, и прислонился к камню спиной.
Орки окружили валун, и бросились на него, ожидая, что Айвен появится с другой стороны.
Дворф ударил секирой первого же орка, что выбежал слева, и тотчас же секира метнулась вправо и сразила того орка, что наступал с этой стороны.
Айвен подпрыгнул, совершая защитный удар, готовый нанести прямой выпад, однако его опередили эльфийские клинки, с которых уже капала орочья кровь, кровь преследователей дворфа.
По бокам от дворфа стояли лицом к нему Тарафиэль и Инновиндиль. И в тот миг трое воителей испытали друг к другу такое уважение, о котором даже и не помышляли прежде.
Первым отвел взгляд Айвен, огляделся, и увидел, что поблизости более не было орков, за исключением мертвых и погибающих. Дворф услышал, как шуршит трава и ломаются ветки под орками, что убегали под сень далеких деревьев.
— Восьмерых сразил, — похвалился Айвен. Дворф посмотрел на орка, что лежал, сраженный
ударом обуха секиры. Оглушенный орк попробовал было подняться, но не успел дворф и шагу сделать, как клинок Тарафиэля перерезал глотку орка.
— Ну что ж, стало быть, семерых с половиной, — пожал плечами дворф.
— И все же осмелюсь заметить, что наибольший вклад в нашу легкую победу внес тот, на чьем счету меньше всего убийств, — заметила Инновиндиль.
— Ша-ла-ла, — заметил друид, потрясая волшебной дубинкой, и выставил три коротких, плотных пальца. — Троя, — объявил Пайкел.
За спиной друида послышалось движение. Тотчас же улыбка Пайкела исчезла, и дворф развернулся, обрушив удар вниз.
Эльфы и дворф поморщились при звуке дробящейся кости, но когда Пайкел вновь повернулся к ним, то на лице его сияла все та же радостная улыбка.
— Недоделки? — осуждающе спросил Айвен.
— Троя! — ликующе сообщил Пайкел, выставив три оттопыренных пальца прямо перед собой.
Теплым солнечным днем четверо спутников достигли северо-западной окраины Лунного Леса. На вершине горной гряды Тарафиэль указал на реку Сарбрин, что змеясь, поворачивала среди гор Хребта Мира к западу, неся свои воды с севера на юг.
— Так вы выйдете к восточным воротам Мифрил Халла, — пояснил Тарафиэль. — По крайней мере, вы сможете приблизиться к ним. Полагаю, вы без труда доберетесь до поселений дворфов.
— Мы надеемся, что вы донесете наши речи до короля Бренора и темного эльфа Дзирта До'Урдена, — добавила Инновиндиль.
— Ага, — произнес Пайкел.
— Непременно донесем, — пообещал Айвен. Эльфы переглянулись, и на сей раз на их лицах не
было и тени недоверия. Четверо спутников расстались друзьями, испытывая друг к другу гораздо больше уважения, чем вначале — особенно Айвен и Тарафиэль.
Часть четвертая
Новый путь
Мы склонны рассматривать наши жизни и отношения в свете настоящего. Данная истина вполне применима и к моим отношениям с Кэтти-бри, потому-то я и беспокоюсь за нашу связь. Жить «здесь и сейчас», странствовать вольными тропами, сражаться с любыми препятствиями, что только встанут на нашем пути… Выполнить то, для чего мы рождены, осуществить собственное предназначение — даже если предназначение заключается всего лишь в поисках приключений, и стремиться к указанной цели всем сердцем, всей душой…Предаваясь подобным занятиям, и я, и Кэтти-бри свободны от проклятых пут, что накладывало наше происхождение. Покуда мы предаемся подобным занятиям, мы способны жить вместе — жизнью, исполненной подлинной дружбы и истинной любви, и между нами сохранится близость, столь прочная, насколько возможно между двумя разумными существами.
И лишь вглядываясь в будущее, что ожидает нас, способны мы разглядеть зловещие тени.
На горном перевале, что к северу от Мифрил Халла, Кэтти-бри недавно довелось столкнуться со смертью и, что самое главное, довелось ощутить бренность собственного существования. Внезапно, со всей жестокой неотвратимостью перед ней предстала перспектива окончания земного пути. Кэтти-бри распрощалась с жизнью, ибо в то жуткое мгновение ей казалось, что никогда не суждено ей стать матерью, вынашивать детей и обучать их истинам, коими она руководствовалась в собственной жизни. Кэтти-бри столкнулась со смертью, смертью неизбежной, и некому было ей передать свое наследие.
И ее отнюдь не обрадовала подобная перспектива.
Как и неоднократно ранее, ей удалось выжить — как удавалось выжить мне, как удавалось всем нам. Вовремя подоспел на помощь Вульфгар, совершив то, что он совершил бы для любого из нас, и что любой из нас совершил бы ради варвара, чтобы отбить нападение орков. И потому смертный час Кэтти-бри оказался отсрочен.
Однако ее по-прежнему тяготили горькие мысли.
И явственное осознание Кэтти-бри собственного будущего, явственное осознание будущего, что уготовано нашей связи — вот та межа, та веха, что отмечает крутой поворот на нашем полном приключений пути — поворот, угрожающий разрушить все, созданное нами, и обратить взращенный сад в бесплодную, каменистую пустыню.
Так какое же будущее уготовано нам? Ежедневное существование нашей связи исполнено радости и волнующих приключений, однако же вглядываясь вдаль, мы видим преграды, с которыми не в силах совладать, и сказанное относится прежде всего к Кэтти-бри. Суждено ли ей вынашивать детей? Сможет ли она вынашивать моих детей? В мире немало полуэльфов — потомков людей и эльфов, но полудроу?.. Я никогда не видел подобных созданий, несмотря на слухи, что Дом Бэррисона Дель'Армго потакал подобным союзам, чтобы придать воинам силу и рост, но ныне я знаю: то — всего лишь слух. Разумеется, результаты подобных союзов оказались бы далеко не блестящими — даже если подобные слухи правдивы.
А потому неизвестно, суждено ли мне стать отцом детей Кэтти-бри, и в сущности, окажись мое отцовство возможным, подобная перспектива может оказаться отнюдь не радостной, и, безусловно, повлечет за собой нежелательные последствия. Разумеется, мне бы хотелось обзавестись потомством, что хранило бы столь много превосходных качеств Кэтти-бри: ее чувствительную натуру, храбрость, сострадание, ее способность ни на шаг не сбиваться с пути, который она полагает верным, и разумеется, ее красоту. Любой гордился бы, окажись он отцом ребенка, что унаследует качества Кэтти-бри.
Но подобный ребенок оказался бы полудроу в мире, где нет места для темных эльфов. В городах, где слава опережает меня, я встречаю довольно терпимое отношение, но разве может рассчитывать на терпимое отношение ребенок, лишь вступающий в этот мир? К тому времени, как он вырастет, чтобы обрести подобную славу, его или ее душу неминуемо покроют шрамы от ран, оставленных происхождением. Возможно, если мы обзаведемся ребенком, то нам придется годами держать его в Мифрил Халле.
Но даже подобное решение не спасет ребенка, и об этом прекрасно знает Кэтти-бри.
Все чересчур запутанно, чересчур сложно. Теперь я знаю, что люблю Кэтти-бри, и знаю, что и она любит меня. Прежде всего мы — друзья, в том-то и заключается очарование нашей связи. В «здесь и сейчас», средь вольных странствий и сражений с врагами, лучшей спутницы, лучшего дополнения к себе я не мог бы и желать.
Но, вглядываясь в будущее, — на 'десятилетие, на два десятилетия вперед — я вижу резкие повороты и скрытые ловушки. Я не перестану любить Кэтти-бри до ее самого последнего дня (даже если к тому времени она состарится и одряхлеет, а я буду по-прежнему пребывать во цвете юности). Верность не тяготит меня, я не стал бы искать новых приключений, не стал бы искать спутницы с более подходящим телом, будь то эльфийка или такая же дроу, как я.
Некогда Кэтти-бри спросила, что тяготило меня более: внутреннее или внешнее? Страдал ли я больше от того, что люди обходились со мною, как с темным эльфом, или же оттого, что я осознавал, как прочие обходятся со мною? Полагаю, что подобный же вопрос можно задать и сейчас — на сей раз ей самой. Ибо я уверен: ее страшат те повороты, которые неизбежно появятся на нашем совместном пути, и которые я всецело готов принять, и она испугана более моим, нежели собственным, отношением к переменам. Через три десятилетия, когда ее возраст приблизится к шестидесяти, по человеческим меркам она станет старухой. Мне же исполнится около ста, я проживу первое столетие, и по-прежнему останусь достаточно молодым, едва вышедшим из юного возраста (по меркам темных эльфов). Полагаю, что осознание бренности собственного существования заставило Кэтти-бри обратить внимание на грядущее, и что ее отнюдь не радует наше будущее — прежде всего то, что уготовано мне.
К тому же, существует и другой болезненный вопрос: дети. Создай мы семью — и нашему потомству придется столкнуться с ужасным давлением и предрассудками среды, а мать покинет их в раннем, слишком раннем детстве.
Все это чересчур сложно.
А потому я предпочитаю жить в настоящем.
Вы правы: решение мое объясняется страхом.
Дзирт До'Урден
