— Не морем, все суда нужны мне здесь, — ответил Эйдриан. — Я хочу, чтобы ты отправился в Энтел верхом.

— Какой в этом смысл? — Брезерфорд встал с постели и недоуменно развел руками. — Если флот останется на Мазур-Делавале, то что я могу…

— Ты забываешь про флот аббата Олина. Ты можешь оказать ему неоценимую помощь, любезный герцог. Я хочу, чтобы ты действовал совместно с аббатом, взяв на себя командование морскими операциями. Ситуация в высшей степени деликатная, и для поддержки аббата Олина мне требуется наиболее опытный командир.

Слова буквально застряли у герцога Брезерфорда в горле. Эта чрезвычайно хитроумная речь означала одно: король Эйдриан хочет удалить его оттуда, где будут происходить решающие события, хочет отшвырнуть его на обочину.

— Мой король, — заговорил наконец герцог, — но ведь пираты аббата Олина это не более чем сброд, не признающий никакой власти.

— Поэтому держать их в узде действительно будет нелегко, — тут же отозвался Эйдриан. — Но я уверен, что тебе это по силам. Герцог Калас заверил меня, что во всем королевстве нет другого человека, способного управлять любым флотом. Жизнь десяти тысяч солдат Хонсе-Бира будет целиком зависеть от тебя, да и то, как пойдут дела в Бехрене, тоже. Не сомневаюсь, твои плечи выдержат эту ношу. Если аббат Олин не справится со своей миссией, можно ожидать нападения бехренских пиратов вдоль всего побережья от Энтела до Лапы Богомола с целью посеять смуту в Хонсе-Бире.

Это, конечно, имело смысл, и в самом плане ощущалась несомненная стройность, Брезерфорд не мог этого не признать. Ему стало ясно, что дело тут вовсе не в аббате Олине. Если бы король и в самом деле опасался возможных последствий событий в Бехрене, он просто оставил бы рвущегося к власти аббата Олина при себе, дожидаясь, пока Хонсе-Бир полностью окажется в его руках, и только после этого обратил бы взоры на юг. Нет, тут преследовалась одна цель — убрать его, Брезерфорда, с пути и держать подальше от принца Мидалиса. Калас полностью предан Эйдриану, а это подразумевало преданность Бригады Непобедимых, и солдат Урсала, и большей части простого народа, и, возможно, даже береговой охраны, отвечающей за безопасность морских границ. Но вот флот, как и вода, по которой плавают корабли, мог ускользнуть между пальцев. Король понимал, что Брезерфорд, герцог Мирианский, подвластным ему флотом может существенно укрепить мощь принца Мидалиса с такой же легкостью, как герцог Калас укрепил мощь самого Эйдриана подвластной ему Бригадой Непобедимых!

Эйдриан может сколько угодно разглагольствовать о стратегии и тактике военных действий, однако его истинная цель состоит в том, чтобы убрать Брезерфорда со своего пути.

Додумавшись до этого, герцог, по правде говоря, удивился. Почему бы королю просто не отправить его в изгнание или даже не убить? К чему весь этот вздор насчет возложения на него серьезных обязанностей?

А потом он догадался о причине. И одновременно пришло понимание того, что молодой Эйдриан в тактическом отношении растет прямо на глазах. Герцог занимал выжидательную позицию относительно происходящего в королевстве, Эйдриан ясно видел это и решил поставить его в положение, где, хочет Брезерфорд того или нет, его опыт послужит молодому королю. Эйдриан опасался его, опасался того, что он уведет флот к принцу Мидалису. Но этого можно будет не бояться, когда герцог Мирианский окажется в Энтеле, вдали от флота.

— Возможно, я понимаю бехренцев хуже, чем ты предполагаешь… — начал было герцог, предпринимая неловкую попытку каким-то образом вывернуться.

— От тебя требуется следующее. Морем сопровождать аббата Олина в Хасинту, — жестко заявил Эйдриан. — Координировать передвижение находящегося у него в подчинении пиратского флота вдоль побережья Бехрена и разрабатывать планы переброски солдат из Энтела в Хасинту или другой город на побережье, который укажет аббат Олин.

— Мой король, ты хочешь подчинить герцога аббату?

— Я вынужден поступить так, — все тем же не терпящим возражения тоном ответил Эйдриан. Он явился сюда якобы просить об одолжении, но теперь не вызывало сомнений, что это приказ. — Ты служишь трону, если не ошибаюсь?

Судя по выражению его лица, это был не риторический вопрос; король явно добивался от Брезерфорда прямого ответа.

— Я верно служил Хонсе-Биру всю жизнь.

Эйдриан усмехнулся.

— И продолжаешь служить трону Хонсе-Бира? — спросил он. Брезерфорд, не мигая, молча смотрел на молодого короля. — Трону, который сейчас занимает Эйдриан Будабрас? — уточнил юноша, чтобы уже не оставалось места ни для сарказма, ни для недомолвок, ни для двусмысленного ответа.

— Я служу трону Урсала, — сказал Брезерфорд.

— Совсем скоро гласом трона в Хасинте станет аббат Олин, который отправился туда по моему требованию в качестве моего представителя. Тот факт, что он аббат церкви Абеля, не имеет значения. Сейчас он служит мне, и ты будешь нести ответственность перед ним.

Герцог Брезерфорд хотел возразить в том духе, что, возможно, герцог Калас будет не в восторге от этих неожиданных перестановок, но выражение лица Эйдриана недвусмысленно свидетельствовало о том, что дебаты в данный момент неуместны. Молодой король пришел не для того, чтобы просить о чем-то; он пришел, чтобы убрать Брезерфорда с дороги.

Герцог понимал, что он еще должен быть благодарен Эйдриану, который мог вместо этого предложения бросить его в темницу или даже обезглавить.

И тем не менее…

Астамир, наверное, был первым мистиком Джеста Ту, кому довелось побывать в Чом Дейру. Бехренские жрецы-ятолы на протяжении столетий клеймили Джеста Ту как еретиков, поклоняющихся демону; в особенности же не выносили их чежу-леи, великолепно обученные бехренские воины, — главным образом из чувства соперничества. Астамиру же некоторое время назад удалось проникнуть во дворец при весьма драматических обстоятельствах, завершившихся смертью Чезру Эакима Дуана, что стало причиной нынешних беспорядков в Бехрене.

Когда Астамир в одеянии, выдающем его принадлежность к Джеста Ту, подошел к воротам дворца Чезру, два стражника, стоящие у огромных дверей, вытаращили глаза и разинули рты, а кончики их копий мгновенно нацелились ему в грудь.

— Я пришел с миром. — Мистик поднял руки ладонями наружу, показывая, что он безоружен. — Мое имя Астамир, и ятол Маду Ваадан хорошо знает меня. Именно я отправился вместе с ним в Дариан после смерти Эакима Дуана и осуществлял посредничество между жрецами-ятолами и Тогайским Драконом при заключении мира.

Пока он говорил, копья постепенно перемещались вниз и в стороны, а когда закончил, один охранник кивнул другому, и тот скрылся за дверью.

Вскоре мистика впустили внутрь, и, хотя вокруг было множество охранников, которые бросали на него угрожающие взгляды, он понял, что, по-видимому, получит желанную аудиенцию у ятола.

Его проводили в маленькую комнату и оставили там. Астамир опустился в удобное кресло и стал ждать. Минуты незаметно сложились в час, а он все еще сидел, обдумывая увиденное во время путешествия, проигрывая в уме все события и разговоры в попытке понять истинное значение серьезных событий, которые вот-вот должны будут произойти в охваченной смутой стране.

Наконец дверь отворилась, и мистик с удивлением увидел входящего в комнатку Маду Ваадана. Старый ятол остановился на пороге и сделал Астамиру знак следовать за собой. Всю дорогу, пока они шагали по коридорам Чом Дейру, мимо огромных панно и мозаичных картин на религиозные темы, ятол Ваадан не произнес ни слова.

Учитывая то, что мистик знал теперь о предыдущем правителе Чезру, все эти изображения приобрели для него новый, гораздо более глубокий смысл. Эаким Дуан использовал камень души, чтобы вселяться в тела еще не рожденных младенцев и таким образом продолжать жить в новом теле; картины же эти, словно в насмешку, изображали монахов церкви Абеля как еретиков, использующих эти самые камни. Другие прославляли Возрождение, процесс, в бехренской религии рассматривающийся как передача знания новому воплощению Гласа Бога, которого долженствовало найти среди малолетних детей Бехрена. Только сейчас, проходя мимо этих изображений, отражающих самую суть бехренской веры, Астамир по-настоящему понял, насколько хорошо Чезру Дуан сумел заморочить головы соотечественникам и сколь сокрушительным для них оказалось разоблачение его обмана. Теперь, когда все тайное стало явным, рассыпалась вдребезги сама основа религии бехренцев.