Аньолетта. Отвяжись, кому говорят. Я тебе и с голодухи не потрафлю.

Сгвацца. Ого! А они у тебя ничего, крепенькие. Ответь-ка, Аньолетта, как на духу: который тебе годок?

Аньолетта. Когда уезжала из Монтальчино, — об эту пору там уж испанцы стояли, — как раз шестнадцатый пошел.

Сгвацца. Ха! И что ж ты там поделывала?

Аньолетта. Ха-ха! Да я родом из этих мест.

Сгвацца. Стало быть, жила там под испанцами?

Аньолетта. Пару месяцев.

Сгвацца. Ну, коли под испанцами, то дело ясное.

Аньолетта. Кому ясное, а кому ненастное. Я-то, между прочим, убереглась. А вот бабьему нашему сословию несладко пришлось бы, когда б не вытурил испанцев французский маркиз.^{171}

Сгвацца. Ладно. Мне пора.

Аньолетта. Постой, скажи прежде, что слышно новенького?

Сгвацца. Нынче отыскались пропащие сородичи. Что еще? Не далее как завтра гулять тебе на свадьбе: маэстро Гвиччардо просватал Маргариту.

Аньолетта. Как так просватал? За кого?

Сгвацца. За мессера Джаннино.

Аньолетта. Матерь Божья! Да ну? Теперь дело за тем, изъявит ли он согласие.

Сгвацца. Согласие? Да он ждет не дождется, чтоб завтра сыграли свадьбу.

Аньолетта. Боже милостивый! Ну и поворот. Намедни он и слышать об этом не хотел! Уж я-то знаю. Эй, Сгвацца, а ты, часом, не брешешь?

Сгвацца. Пес брешет, а я говорю как есть.

Аньолетта. Не верю я тебе, и все тут.

Сгвацца. Хочешь — верь, хочешь — нет, — дело твое. Пора мне, а то из-за тебя с мессером Лигдонио не свижусь.

Аньолетта. Слушай, скажи: неужто правда?

Сгвацца. Правдивее не бывает! Довольно или еще повторить?

Аньолетта. Пресвятые угодники! Вот радости-то!

Сгвацца. Прощай, Аньолетта.

Аньолетта. Прощай.

Аньолетта. Ну, запляшет от радости Маргарита, когда обо всем прознает! Воздалось ей за упорство и твердость, пришел конец ее страданиям, что терпела до сих пор; отныне вместо охов да вздохов будут всё лобзания да объятия; отныне ее постоянство в любви станет всему миру примером. Дамы, будьте столь же постоянны в ваших помыслах, как и Маргарита, а уж в дальнейшем не сомневайтесь. Влюбленные, не впадайте в отчаяние от превратностей судьбы, терпеливо сносите невзгоды, покуда и для вас не настанут благие времена. Ну да будет с вас. Я же поспешу к Маргарите: ох, не терпится обрадовать ее столь счастливым известием.

Мессер Лигдонио. Вот получу шесть сотен дохода, провалиться мне на этом месте, Сгвацца, заживу как настоящий пизанский дворянин. Однако скажи на милость: с чего это они так расщедрились?

Сгвацца. Неужто вы того не заслуживаете? Сами обо всем у них и разузнаете.

Мессер Лигдонио. Вот что я тебе скажу, Сгвацца. Покуда я жив, за моим столом ты желанный гость. А случится, помру, так завещаю родичам, чтоб ты ни в чем не знал нужды.

Сгвацца. Для полного счастья только этого мне и не доставало. Эх, Сгвацца, Сгвацца! Гуляй — не хочу!

Мессер Лигдонио. Да и мне счастье улыбнулось: лучше не придумаешь. Кабы и женился я, то не по охоте, а чтобы разбогатеть. А теперь куда как славно: ни жены, ни хлопот, зато мошну потуже набью. О, блаженство! Вот бы поскорее поведать обо всем моему Панцане.

Сгвацца. А куда это он запропастился?

Мессер Лигдонио. Хлопочет насчет ужина.

Сгвацца. У меня уж слюнки текут.

Мессер Лигдонио. А мне не терпится войти в дом Гульельмо.

Сгвацца. Отчего не войти. Правда, не знаю, вернулись ли Гульельмо и мессер Джаннино.

Мессер Лигдонио. А где они?

Сгвацца. Бражничают у капитана. Замирились кое с кем, вот и празднуют это событие. Я тоже приложился с ними за компанию. Однако войдемте в дом: сказывали мне, будто бы и маэстро Гвиччардо там.

Мессер Лигдонио. Пошли.

Гульельмо. Прошу всех присутствующих, из уважения ко мне, а также в знак полнейшего примирения, облобызать друг друга прямо здесь, на улице.

Капитан. Изрядно сказано, Гульельмо! Милостивые государи, за дело!

Мессер Джаннино. Прекрасно! Я первый и начну. А вы за мной!

Капитан. Душевно рад вашему братанию. Да хранит Господь сей дружеский союз!

Немец. Танцевай, плясай, мессер Ианнин. Плясай да полнее наливай.

Мессер Джаннино. Веселее, друзья! Больше жару!

Немец. Эх, жарь, плясай, играй! Тир-лу-лу, тир-лу-лу! Весельей, не робьей!

Мессер Джаннино. Смелее, ублажим мессера Йоханна!

Латтанцио. Ублажим!

Испанец. Бей, бей в барабан!

Гульельмо. Полно, синьоры, полно! А теперь все к нам. Закатим празднество вместе с Джиневрой и Ферранте да пошлем за Маргаритой. Дело идет к свадьбе. Вперед, синьор капитан! Прошу вас, синьоры. Поспешай, куманек!

Капитан. Весьма охотно. Вперед!

Латтанцио. Пошли.

Испанец. За мной.

Сгвацца. Достопочтенная публика, не ждите, что сегодня мы еще выйдем из дома. В монастырь за Маргаритой мы отправимся ночью с факелами. Если кто-нибудь из вас, сударыни, удостоит нас своим присутствием на званом ужине, то мы примем всех с дорогой душой и даже на венецианский манер, коль пожелаете. Приходите — не пожалеете. Но только без кавалеров, предупреждаю наперед. А не придете, так не беда: памятуйте о преданных вам «Оглушенных» и неизменно благоволите к ним, милые дамы. На том и делу конец. Если же кто из помянутых кавалеров станет хулить нашу комедию, ущипните его за язык ножничками для рукоделия. Ну а коли представленная комедия пришлась вам по нраву, так веселитесь, ибо стоит лишь вам развеселиться, как все кавалеры разом последуют вашему примеру. Прощайте.

Перевод Е. Дмитриевой

Итак, о чем поведают, выйдя на подмостки, эти господа? Опасаются ли они, что не достигнут того блеска и той глубины, к коим, по-видимому, обязывает их или, лучше сказать, должно обязывать звание лицедеев, которое они себе присвоили? Коли опасаются — пусть оставят опасения, дабы показать каждому, что они не менее смелы теперь, поднимаясь на подмостки, нежели когда присваивали себе это многообещающее звание, тем более что, невзирая на сжатость времени и прочие плебейские условности, они намереваются представить совершенно новую комедию, сочиненную одним из них ради собственного и вашего удовольствия, фабула которой не заимствована ни у Теренция, ни у Плавта, в чем вы сами убедитесь, а подсказана случаем, происшедшим недавно в Пизе с некими юными студентами и некими благородными дамами. Случай этот и вправду таков, что вполне заслуживает вашего великодушного внимания и, осмелюсь даже утверждать, вас позабавит. Если кто-нибудь ожидает, что комедия сия по примеру большинства комедий начнется с опустошения Рима, осады Флоренции,^{172} вынужденной разлуки детей с родителями либо с чего-то подобного, а закончится свадьбой, тот ошибается: в нашей комедии вы не услышите жалобных сетований о потерянных сыновьях или дочерях — ведь, как я уже сказал, в ней нет никого, кто бы мог их потерять, — равно как и речей о женитьбе или замужестве, ибо в числе многих прочих достоинств, даже преимуществ этой развеселой компании главное то, что ее участников не занимают мысли о браке — ни своем, ни чьем бы то ни было. И ежели вы спросите, что же составляет предмет комедии, я отвечу: одна история, продолжавшаяся всего десять часов, а может, и того меньше; вы ее скоро узнаете, уделив комедии свое благосклонное внимание, каковое желательно на подобных представлениях и каковое вы оказывали другим комедиям того же автора. Если же вдруг она покажется вам несколько более вольной по языку либо по интриге, нежели прочие его комедии, простите его, ибо, пожелав однажды отойти от такого предмета, как свидания и свадьбы, он не сумел этого сделать. Вот и все, что стоит сказать в оправдание автора и всех остальных; да они и сами считают, что перед вами, кои являетесь их друзьями и почитателями, оправдываться было бы излишне, а тем паче — перед людьми злобными: ведь это все равно что бросать слова на ветер, поскольку злобный человек не захочет выслушивать оправданий; и перед завистниками нет у них желания оправдываться, дабы не уронить себя слишком низко — учитывая ничтожество этих людей, коль скоро позволительно называть завистников людьми. Они уповают на ум зрителей и надеются на их похвалу за то, что, будучи молоды, откровенно предаются молодым утехам. А впрочем, пусть всяк судит по-своему — это не меняет дела. Единственное, о чем они просят каждого зрителя, — выслушать «Сову» молча от начала до конца. Потом же любой волен браниться или восхищаться в зависимости от того, что подскажет ему природа, ибо брань не вызовет у них гнева, а хвала не вскружит им голову. Однако они уже выходят на сцену. Слово им.