Лигурио. Я безмерно рад твоему счастию. Теперь ты убедился, что все случилось именно так, как я тебе и предсказывал. Но что мы будем делать теперь?

Каллимако. Пойдем в церковь, ибо я обещал ей туда прийти. Она, Сострата и доктор будут нас ждать.

Лигурио. Я слышал, как стукнула их дверь. Это они. Впереди мать и дочь, а позади Нича.

Каллимако. Пошли в церковь и там подождем.

Нича. Лукреция, ты сегодня какая-то шалая, а тебе, напротив, следует преисполниться благостности и богобоязненности.

Лукреция. Что же, по-вашему, я должна делать?

Нича. Во-первых, не огрызаться! Ишь распетушилась!

Сострата. Не удивляйтесь. Она немного возбуждена.

Лукреция. Что вы этим хотите сказать?

Нича. Пожалуй, мне следует пойти вперед, поговорить со святым отцом и попросить его, чтобы он встретил тебя в дверях и повел к молитве, ибо сегодня ты все равно что снова родилась на свет.

Лукреция. Чего же вы стоите?

Нича. Вон какая ты сегодня языкастая, а вчера и слова вымолвить не могла.

Лукреция. И все по милости вашей.

Сострата. Поспешите к святому отцу. Впрочем, можете не спешить. Вот он сам выходит из церкви.

Нича. Вижу.

Тимотео. Я вышел потому, что Каллимако и Лигурио предупредили меня, что мессере и дамы сейчас должны прийти.

Нича. Bona dies, святой отец.

Тимотео. Добро пожаловать. Благое вы сделали дело, да ниспошлет вам Господь хорошенького мальчонку.

Лукреция. Дай Бог.

Тимотео. Непременно пошлет.

Нича. Кажется, я вижу в церкви Лигурио и маэстро Каллимако?

Тимотео. Да, мессере.

Нича. Позовите их.

Тимотео. Идите сюда.

Каллимако. Храни вас Господь!

Нича. Маэстро, дайте руку моей жене.

Каллимако. С радостью.

Нича. Лукреция, вот кому мы обязаны, что у нас на старости лет будет надежная опора.

Лукреция. Сердечно благодарна ему и очень бы хотела, чтобы он стал нашим кумом.

Нича. Благослови тебя Бог за эту мысль! И я хочу, чтобы он и Лигурио пришли сегодня отобедать с нами.

Лукреция. Непременно.

Нича. И я дам им ключ от нижней комнаты, что рядом с лоджией, дабы они в любое время могли прийти, ибо женщин у них в доме нет и живут они аки твари неухоженные.

Каллимако. Принимаю его с великой радостью и буду пользоваться им всякий раз, когда возникнет охота.

Тимотео. А деньги на подаяния могу я получить?

Нича. Заверяю вас, святой отец, сегодня же они будут вам доставлены.

Лигурио. Но неужели никто не вспомнит о нашем Сиро?

Нича. Пусть просит. Ничего не пожалею. А ты, Лукреция, — сколько гроссов хочешь ты дать святому отцу за молитву?

Лукреция. Десять.

Нича. Ишь, разорительница!

Тимотео. А вы, мадонна Сострата, вроде бы помолодели.

Сострата. Это от радости!

Тимотео. Пошли в церковь, а помолившись, отправляйтесь домой обедать. Вы же, зрители, нас не дожидайтесь, мы не вернемся: служба длинная, я останусь в храме; а вот друзья наши поспешат домой. И потому — прощайте!

Перевод Н. Томашевского

Клеандро.

Паламеде.

Никомако.

Пирро.

Эустакьо.

Софрония.

Дория.

Дамоне.

Сострата.

Рамондо.

КАНЦОНА[9]

Паламеде. Куда в такую рань?

Клеандро. А ты куда?

Паламеде. Да есть тут одно дельце…

Клеандро. Вот и у меня есть дельце… и уж так хотелось бы его уладить! А выйдет, нет — не поручусь.

Паламеде. Но дельце-то из тех, что уладить можно?

Клеандро. Наперед не скажу, но при великом усердии — можно.

Паламеде. Я, пожалуй, пойду. Тебе не до меня. Знаешь, когда кто в тягость, так уж лучше и с глаз долой. Ты, должно быть, примечал, что я и прежде старался не докучать тебе, видя дурное твое расположение.

Клеандро. Расположение — черт с ним. Только дело-то посерьезнее: я влюблен.

Паламеде. Брось! Вот уж не подумал бы!

Клеандро. Паламеде, друг мой, ты и половины того не знаешь, что надобно б было знать. Я и прежде впадал в отчаянье, а нынче вовсе места себе не нахожу.

Паламеде. Как так?

Клеандро. То, что раньше скрывал я от тебя, — теперь поведаю, ибо дошел я до крайней безнадежности и любая подмога мне будет впору.

Паламеде. Ох, коли раньше всякая встреча с тобой была мне в тягость, то нынче особливо буду тебя бежать, справедливо рассуждая: бойся трех сортов людей — певцов, стариков и влюбленных. Попробуй, к примеру, заговорить с певцом: начнешь ему изливаться, полагая, что тебя слушает, а у него в голове лишь до-ре-ми-фа-соль да в горле полощется какая-нибудь этакая песенка. Заговори со стариком — тоже ничего путного. Начнет таскать тебя по церквам, бить поклоны да бормотать «Отче наш». Влюбленные и того хуже. Ты к ним с разговором, а они не только тебя не слышат, будто поглощены неимоверной тяжести работой, — но еще на тебя же обрушат столько пеней и жалоб, что ты поневоле плюнешь на собственные невзгоды и пустишься их утешать… Если взять, к примеру, горемыку, влюбленного в уличную девку, то его всенепременно ждут всяческие утеснения и обиды… Словом, жалоб хоть отбавляй. Ежели кто влюблен в женщину порядочную, то, Боже! Тут тебе и ревность, и зависть, и подозрения… сотни и тысячи поводов для причитаний. Потому-то, милый мой Клеандро, я охотно побуду с тобой, когда я тебе в самом деле понадоблюсь. Теперь же не прогневайся — твои пени заставляют меня бежать.

Клеандро. Страсть свою я скрывал по изложенным тобою причинам. Не хотел, чтобы меня принимали за надоеду или же завлекали в ловушку. Мне хорошо ведомо, сколь много таких, кто под личиной участия выведывает тайны, дабы потом ими злоупотреблять. Ныне же, коль скоро судьбе заблагорассудилось поставить меня на край пропасти, я порешил тебе открыться. Отчасти отвести душу, отчасти в надежде на твою помощь в случае нужды.