Мессер Мако. Пошли, я сегодня же хочу улечься в форму, иначе сдохну от нетерпения.

Альвиджа. Хлопот у меня больше, чем сразу на двух свадьбах. Кому подавай мазь, кому порошков против зачатия, одному не терпится передать мне письмо, другому поручение, третьему нужно приворотное зелье, этому — одно, тому — другое. А Россо, наверное, разыскивает меня. Разве я его не предупреждала?

Россо. Как удачно, что я тебя застал.

Альвиджа. Я ведь коммунальная ослица.

Россо. Брось все прочие плутни и наколдуй так, чтобы хозяин нынче же ночью наигрался вволю.

Альвиджа. Вот только скажу несколько слов своему исповеднику и тотчас же вернусь. Подожди меня здесь.

Россо. Ты найдешь меня либо здесь, либо возле дома моего хозяина. Однако что это там за монах?

Альвиджа. Тот самый, которого я ищу. Оставь нас.

Настоятель. Oves et boves universas, in super et pecora campi.^{112}

Альвиджа. Вы всегда погружены в молитву.

Настоятель. Нет, не слишком этим злоупотребляю. Я не из тех, кто особенно спешит поскорее попасть в рай. Ведь все равно я туда попаду, не сегодня, так завтра. Он так велик, что мы, слава Богу, все в нем поместимся.

Альвиджа. Верю и все же думаю, что это не так: ведь сколько народу туда уже попало и хочет попасть. Даже в Колизее, когда там представляют Страсти Господни,^{113} и то собирается столько народу, что продохнуть невозможно.

Настоятель. Ты этому не удивляйся. Ведь душа, если можно так выразиться, подобна лжи, она места не занимает.

Альвиджа. Не понимаю.

Настоятель. Exempli gratia:^{114} представь себе — ты находишься в крохотной каморке, крепко запертой изнутри, и через дверь объявляешь, что-де слон перед смертью составил завещание. Разве это не ложь, достойная отлучения?

Альвиджа. Да, отче.

Настоятель. Так вот, комнатушка от этой лжи не загромождается, да и не загромоздится, хотя бы ты еще тысячу раз соврала. Так и душа в раю никакого места не занимает. Словом, в раю могут запросто поместиться целых два мира, не то что один!

Альвиджа. Все-таки великое дело, когда понимаешь толк в Писании! Ладно, а теперь, святой отец, мне хотелось бы узнать от вас еще две вещи: во-первых, суждено ли моей наставнице попасть в райскую обитель, и, во-вторых, жив ли еще турка или нет?

Настоятель. Что касается первого, то твоя наставница пробудет в чистилище двадцать пять дней или около того, затем будет отправлена на пять или шесть дней в преддверие ада, а уж после этого dextram patris cœli cœlorum.^{115}

Альвиджа. Однако говорили обратное — что она уже осуждена.

Настоятель. Мне ли не знать?

Альвиджа. Змеиные языки!

Настоятель. Что же касается пришествия турки, то все это враки. А если бы он даже и пришел, тебе какое дело?

Альвиджа. Какое мне дело? Мне? Быть посаженной на кол мне никак не улыбается. Сажать бедных бабенок на кол! Что это для вас, шуточки, что ли! Я прихожу в отчаяние от одной мысли, что нашим преподобным отцам и в самом деле хочется, чтобы их посадили на кол.

Настоятель. Из чего ты это заключаешь?

Альвиджа. Из того, что они не принимают никаких мер. А ведь люди-то говорят — «вот он, вот он!».

Настоятель. Пустое болтают! Однако ступай с Богом, я тороплюсь. Мне надо поспеть на почтовых в Веруккио помочь сцапать жида — музыканта графа Джан Мария. На исповеди он признался, что замышляет бунт — чтоб с него живым шкуру содрали, — ну а я, понятно, выдал его!

Альвиджа. С Богом! В конце концов, эти монахи всюду суют свой нос. А разве они не кажутся святыми с их умильными ужимками? И кто им не поверит, глядя на их ноги, стертые сандалиями, и на чресла их, опоясанные вервием, кто не поверит их вкрадчивым словесам? Но надо же обладать добродетелью, если хочешь спасти свою душу так, как спасла ее моя наставница. Обдумав все толком, я, пожалуй, даже предпочла бы, чтоб ее сожгли. Ведь на том свете она мне будет такой же хорошей заступницей, как и на этом. Однако мне надо найти Россо.

Грилло. Я должен отыскать магистра Меркурио, самого компанейского человека и величайшего затейника во всем Риме, ибо мастер Андреа убедил мессера Мако, что этот Меркурио и есть тот врач, который ведает формами для отливки придворных. Однако, клянусь честью, вот и он сам!

Магистр Меркурио. В чем дело?

Грилло. Дело коварное! Появился здесь гусь лапчатый, некий сиенец, который хочет сделаться кардиналом, и мастер Андреа убедил его, что вы и есть тот врач, который ведает формами по отливке кардиналов и придворных.

Магистр Меркурио. Можете не говорить. Один из его слуг, который рассердился на него и теперь ищет нового хозяина, мне уже все рассказал.

Грилло. Ну и как? Здорово?

Магистр Меркурио. Давайте поместим его в один из тех больших котлов, куда наливают воду, а предварительно я заставлю его принять еще здоровенную дозу пилюль.

Грилло. Ха-ха-ха! А ну, живо за дело! Ведь мессер Приам и мастер Андреа нас уже дожидаются.

Мастер Андреа. О цене мы договорились, и мессер Мако решится принять пилюли с мужеством, достойным сиенца.

Мессер Мако. Эти пилюли заставляют меня призадуматься, сильно призадуматься.

Магистр Меркурио. Pilolarum Romanae Curiae sunt dulciora.^{116}

Грилло. Святых величай, а чертей не замай.

Мессер Мако. Почему ты это говоришь?

Грилло. Разве вы не слышите, что врач ругается, как азартный игрок?

Мессер Мако. Он говорит как ученый, скотина! Займитесь мною, domine mi.^{117}

Магистр Меркурио. Dico vobis, dulciora sunt Curiae Romanae pilolarum.^{118}

Мессер Мако. Nego istam.^{119}

Магистр Меркурио. A progresus herbis, et in verbis, sic inquit, totiens quotiens aliquo cortigianos diventare volunt, pilolarum accipere necessitatis est.^{120}

Мессер Мако. Cortigianos? Петрарка так не говорит.

Мастер Андреа. Говорит в тысячах мест.

Мессер Мако. Это правда. Петрарка так говорит в сонете: «Настолько нить тонка».

Мастер Андреа. Вы ученее самого Роланда.^{121}