Мессер Лигдонио. Сказать по правде, у меня предчувствие, что, отобедав, Маргарита направится в монастырь Святого Мартина и пробудет там до возвращения маэстро Гвиччардо из Рима.
Панцана. Что за чертовщина, откуда вы об этом прознали? Поди, столковались с ней, а мне ни слова.
Мессер Лигдонио. Вовсе нет. Не то всенепременно сказал бы.
Панцана. Насмехаетесь надо мной? Наверняка уж поладили с ней, вестимо дело.
Мессер Лигдонио. Ха-ха-ха! Ну и плут!
Панцана. Думает, я клюнул. Нет уж, дудки.
Мессер Лигдонио. Чего ты там бормочешь?
Панцана. Болтаться мне, говорю, на виселице, если это не так.
Мессер Лигдонио. Клянусь, все это выдумки.
Панцана. Так я вам и поверил. От кого же, как не от нее самой, вы об этом сведали?
Мессер Лигдонио. Ужели неведомо тебе, что на поэтов спускается порой невинный дух прозренья?
Панцана. Как, как? Не винный? Стало быть, вина они ни-ни?
Мессер Лигдонио. Эх, горемыка! Вот что значит невежество! Сколько жительствуешь в моем доме, а все такой же неотесанный. Разве что со временем дойдет до тебя суть моих слов. Так о чем бишь мы?
Панцана. Ну и голова! Почем мне знать, мы наукам не обучены.
Мессер Лигдонио. Ах да. Вспомнил. Величественна, любезный мой Панцана, est animus poetorum.[12]
Панцана. Мне ваши заумности — что китайская грамота. А еще дивитесь, что ни бельмеса в них не смыслю.
Мессер Лигдонио. И то верно. Вечно забываю, с кем имею дело.
Панцана. Скажите лучше, хозяин, вы верно знаете, что Маргарита должна выйти из дома?
Мессер Лигдонио. Вернее не бывает. Иначе стал бы я срываться с места в такой-то час?
Панцана. И что же вы намерены предпринять? Неужто заговорите с ней прямо на улице?
Мессер Лигдонио. А отчего бы и не заговорить? Что тут срамного? Нынче заведено сопровождать дам на улице. А служанка пускай себе плетется поодаль, тогда и потолковать можно без помех.
Панцана. Хорош обычай, ничего не скажешь! Теперь влюбленные уж сами устанавливают себе обычаи. Главное, прибавить «заведено».
Мессер Лигдонио. Ха-ха-ха!
Панцана. Вольно вам посмеиваться! Ей-ей, будь я дворянин и имей жену, не дозволил бы увиваться вокруг нее.
Мессер Лигдонио. Вот и напрасно. Ведь я безобиден.
Панцана. Это вы-то? Интересно, сколько рыбок вы подцепили на крючок своей безобидности?
Мессер Лигдонио. Я и говорю: раз, два — и обчелся. В книжечке моей десятка три с небольшим имен наберется.
Панцана. Хороша книжечка, на три десятка листиков. Потянешь за ниточку — весь клубок и распустится.
Мессер Лигдонио. Больно ты шустрый, как я погляжу. Не так-то все просто.
Панцана. Бедные рыбки — в чью пасть их занесло! Скажите, хозяин, какие такие слова ввернете вы Маргарите при вашей встрече?
Мессер Лигдонио. Да мало ли какие! Не счесть речений пышных на случай сей! Но я возьму сюжет кусачий.
Панцана. Как так кусачий? Что за собачье словцо?
Мессер Лигдонио. Погоди, дай сперва договорить. Подберу поудобней предлог, пожурю ее за черствость и немилосердие, да как-нибудь так, чтобы она не догадалась, куда я клоню.
Панцана. Ладно задумано. Глядишь, это ее и проймет.
Мессер Лигдонио. Вот об этом и поведу речь, хотя нужных слов еще не подобрал.
Панцана. Чего ж вы мешкаете? Ведь скоро ей выходить.
Мессер Лигдонио. Твоя правда. Но прежде хочу проговорить все сам.
Панцана. Вообразите, что я — это она, и зачинайте.
Мессер Лигдонио. Изволь. Теперь умолкни. Дай поразмыслить.
Панцана. Приготовьтесь: сейчас он выложит такое!.. Тихо, тихо! Кажись, созрел.
Мессер Лигдонио. Итак, Панцана, слушай, коль не прочь. Мы с тобой поджидаем Маргариту здесь; другим путем она не может пойти. Едва подойдет она на три с половиной шага, я появлюсь перед ней весь бледный, словно чем-то удручен, как предписывает в оных случаях Овидий,{167} отвешу ей почтительный поклон и так начну: «Да хранит вас Вседержитель…»
Панцана. Прямо славословие Богородице.
Мессер Лигдонио. Поворотись-ка лучше: к тебе как-никак обращаются. «Да хранит вас Вседержитель, моя извечная душа…»
Панцана. Да вы, не иначе, в стихах порешили изъясняться?
Мессер Лигдонио. Осел, какие же это стихи? Более возвышенного начала и не придумаешь. И не прерывай, покуда не закончу. «Да хранит вас Вседержитель, извечная моя душа, и так далее в том же духе. О, если б мои чувства были сладостно красноречивы, то, изгородь пробив стесавшихся зубов, они б влилися шелковистой влагой слов в лилейного отлива ваши уши, подобно всемогущему Зевесу, что снизошел с сияющего неба и, обернувшись блеском золотым, спустился поступью неспешной в утробу любострастной Леды.{168} А посему, драгая Маргарита, проникнуться должны вы хотя б толикою благоутробия ко мне». Dixi.[13]
Панцана. Ну и подвалило же мне счастья, что остался я неучен! Теперь-то до меня дошло, что в грамоте я ни уха, ни рыла. Хоть бы слово уразумел из сказанного!
Мессер Лигдонио. А все же, как тебе?
Панцана. Откуда мне знать — как, ежели я и сотой доли не ухватил?
Мессер Лигдонио. Доверься моей опытности: слова неотразимы. Главное, чтобы она все выслушала.
Панцана. Выслушает, куда ей деться. Я вот еще о чем покумекал: этакие словеса служанке уж точно не разобрать.
Мессер Лигдонио. Пожалуй, верно. А знаешь ли, Панцана, которые из этих слов мне милей всего?
Панцана. Да как мне знать, коль не понял, где Богородица, а где Божья мать?
Мессер Лигдонио. Особенно ласкают мне слух «шелковистые словеса». В них столько риторического пыла, что тебе и не ведомо. От «любострастной Леды» меня просто в жар бросает, хотя точно и не припомню, кто там на самом деле: Леда или Дафна. Ну да невелика важность, главное, чтоб вышло на старинный римский манер.
Панцана. Постойте-ка. Вроде открылась дверь Маргариты.
Мессер Лигдонио. Пробил час! Покуда есть время, протвержу еще раз все с начала себе под нос: «Да хранит вас Вседержитель…»
Панцана. Точно, она! Пора, хозяин.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Маргарита, Аньолетта, Мессер Лигдонио и Панцана.
Маргарита. Поторопись, Аньолетта!
Мессер Лигдонио. Как подойдет ближе, притаись за углом, чтобы она тебя не заметила.
Панцана. Будет сделано.
Мессер Лигдонио. Замешкалась у входа.
Панцана. Послушайте, хозяин. Вот удобный случай: шпарьте прямо к ней, покуда рядом никого, и заводите свои речи. А ну как она разохотится и затащит вас в прихожую?
Мессер Лигдонио. Что за вздор ты мелешь! Рисковать не стану!
Панцана. Чего трусить? Здесь надобно идти напролом.
Мессер Лигдонио. Чем черт не шутит, попробую. «Audaces fortuna prodest»[14].{169} Стой тут. «Да хранит вас Вседержитель», ну и так далее. Эх, будь что будет!
Панцана. А мы послушаем, что он там наговорит. Ох, какой почтительный поклон! Так, что дальше? Тсс! Тихо, тихо!
Мессер Лигдонио. Всемогущий бог Зевес, сударыня, слезами шелковистыми окропил с небес вашу пригожесть, то бишь красу, точнее выражаясь. Ваша милость во мне такую пробудила элоквенцию понятий… О Боже! Память — как отшибло. Вы, часом, не в монастырь собрались?
