Семпронио. Ха-ха-ха!

Фламминио. Я слышал — это не мои слова, — что настоятель Санта Мария ин Портико^{77} отмерял суп своим слугам столовыми ложками и отсчитывал им куски хлеба, выдавая столько-то по скоромным и столько по постным дням.

Семпронио. Ха-ха-ха!

Фламминио. Да! Чуть не забыл: в ваше время хозяевами в доме были мужчины, а в наше — женщины.

Семпронио. Как это — женщины?

Фламминио. Да, мессер, женщины! В одном доме — не хочу говорить в каком — рассказывают, что матери уж не знаю каких кардиналов разбавляют вино водой, платят жалованье, прогоняют слуг — словом, делают все. А когда их преподобнейшие сыночки позволяют себе излишества в совокуплении или в еде, они их одергивают, как цепных псов. А мать одного знатного прелата получает доходы своего монсеньора и отпускает ему столько-то в месяц на прожитие.

Семпронио. Иди себе с Богом! Мне все ясно. В такие времена лучше находиться в аду, чем при дворе.

Фламминио. Тысячу раз лучше, ибо в аду мучениям подвергается душа, а при дворе — и душа и тело.

Семпронио. Мы еще поговорим. Но я твердо решил скорее собственными руками задушить Камилло, чем отдать его ко двору. А теперь схожу в банк Агостино Киджи^{78} за своим жалованьем. Прощай.

Россо. Куда спешишь?

Альвиджа. Туда, сюда… места себе не нахожу.

Россо. Как? Женщина управляет всем Римом и не находит себе места?

Альвиджа. Дело в том, что моя наставница…

Россо. Что случилось с твоей наставницей?

Альвиджа. Ее сжигают.

Россо. Как это, черт возьми, сжигают?

Альвиджа. Увы! Сжигают бедняжку!

Россо. А что она натворила?

Альвиджа. Ничего.

Россо. Значит, людей сжигают ни за что?

Альвиджа. Капелька яду, которую она дала куму ради кумы, стала причиной тому, что Рим теряет такую старуху.

Россо. Люди не понимают шуток.

Альвиджа. Она, как это принято, приказала утопить в реке маленькую девочку, которую родила одна ее знакомая дама.

Россо. Сказки!

Альвиджа. Она свернула шею одному проклятому ревнивцу, разбросав по лестнице какие-то корки.

Россо. Я не дал бы и ломаного гроша за такие шуточки.

Альвиджа. Ты человек прямой, честный, и тебе я могу довериться: она оставляет меня наследницей всего своего имущества.

Россо. Это мне нравится. Но что она тебе оставляет, если не секрет?

Альвиджа. Колбы для перегонки трав, собранных в новолунье, растворы для удаления веснушек, мази для удаления родимых пятен, пузырек со слезами влюбленных, масло для воскрешения… не хотелось бы говорить чего.

Россо. Говори, ведьма!

Альвиджа. Плоти.

Россо. Какой плоти?

Альвиджа. Той, что сидит в… Ты меня понимаешь?

Россо. В гульфике?

Альвиджа. Да.

Россо. Ха-ха!

Альвиджа. Она мне оставляет повязки для подтягивания отвислых грудей, оставляет мне снадобье для зачатия и против зачатия, оставляет мне флакон девственной мочи.

Россо. А что делают с этой мочой?

Альвиджа. Ее пьют натощак через матку, и она очень хороша при месячных. Оставляет мне пергамент из шкуры нерожденного ягненка, веревку невинно повешенного, порошок для убийства ревнивцев, наговоры, чтобы сводить с ума, заклятия для усыпления и рецепты для омоложения. Оставляет мне духа, заключенного…

Россо. Где?

Альвиджа. В урыльнике.

Россо. Ха-ха!

Альвиджа. Что ты хочешь сказать этими «ха-ха!», болван? В урыльнике, да, в урыльнике, и это домовой, который помогает отыскать ворованное, сообщает, любит ли тебя твоя милая или нет, и зовут его Фоллетто. И еще оставила она мне мазь, переносящую по воде и по воздуху к ореховому дереву в Беневенте.

Россо. Да зачтется ей на том свете все то, что она тебе оставила.

Альвиджа. Дай-то Бог!

Россо. Не плачь. Слезами ее не воротишь.

Альвиджа. Уж очень мне ее жаль, Россо! Ведь как вспомню, что все, вплоть до последнего крестьянина, радовались ей при встрече, у меня сердце разрывается! Да что говорить, старуха была редкостная. Помню, к примеру, как она, не отрываясь от кувшина, выпила в «Павлине» чуть ли не шесть сортов разного вина. Ну кто бы ее осудил за это?

Россо. Да благословит ее Господь за то, что она не была из тех привередниц, которые чуть что уже морщат нос.

Альвиджа. Никогда, никогда еще не было старухи более неуемной, напористой и неутомимой.

Россо. Ну?

Альвиджа. У мясника, у колбасника, на рынке, у плиты, на реке, в бане, на ярмарке, на мосту Святой Марии, на посту Куаттро-Капре^{79} и на мосту Сикста — всюду и всегда последнее слово оставалось за ней. Стражники, кабатчики, грузчики, повара, монахи и все на свете считали ее Соломонидой, Сивиллой, живой хроникой. Как дракон, рыскала она между виселицами, вырывая глаза у повешенных, и, как воительница, носилась по кладбищам, вырывая ногти у мертвецов в глухой полночный час.

Россо. И все же смерть затребовала ее к себе.

Альвиджа. И какая же была совестливая! В канун Духова дня она не вкушала мяса. В канун Рождества она постилась хлебом и вином, а в Великий пост, если не считать нескольких съедаемых ею сырых яиц, она вела себя как отшельница.

Россо. Словом, тут, в Риме, что ни день, то вешают и жгут, и от этого не убережется ни один порядочный человек, будь он мужчиной или женщиной.

Альвиджа. Ты говоришь мерзости, но ты говоришь правду.

Россо. Еще полбеды, если бы ей обкорнали только уши и заклеймили лоб.

Альвиджа. Еще бы! Это было бы терпимо, как, впрочем, и ношение митры, которую три года назад она напялила в день Святого Петра мученика. Мало того, она уселась в этой самой митре не в повозку, а на осла, чтобы соседи не говорили, что она тщеславна.

Россо. Смирившийся да возвысится!

Альвиджа. Бедняжка! Она была нареченной сестрой «Служителей доброго вина», которых четвертовали один Бог ведает за что.

Россо. Еще одна великая подлость.

Альвиджа. Поистине так.

Россо. Оставим, однако, эти вопиющие несправедливости и поговорим о более веселом. Ведь если бы ты только захотела приложить руку, мы с тобой мигом выбрались бы из болота. Мой хозяин совсем извелся по Ливии, жене Луцио.

Альвиджа. Плевал бы он с высокого дерева.

Россо. Но любовь свою он скрывает. И признался лишь случайно.

Альвиджа. Каким образом?

Россо. Во сне.

Альвиджа. Ха-ха! И что же из того?

Россо. Притворившись, будто мне ничего не известно, я хочу дать ему понять, что Ливия как кошка в него влюбилась, что ей пришлось довериться тебе и что ты ее кормилица.

Альвиджа. Поняла. Можешь не продолжать. Пойдем ко мне и заставим ее добиться своего.

Россо. Сейчас ты мне нужней, чем нужник человеку, принявшему слабительное.

Альвиджа. Входи же, черт!

Россо. Только один поцелуй, королева из королев!

Альвиджа. Оставь меня, проказник!

Мессер Мако. Где растут такие огромные бронзовые шишки?

Мастер Андреа. В Равенне, в пиниевых лесах.

Мессер Мако. А из чего сделана эта ладья с тонущими святыми?