ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Альвиджа и Тонья.
Альвиджа. Эй, открой!
Тонья. Кто там?
Альвиджа. Это я.
Тонья. Кто — я?
Альвиджа. Я, Альвиджа.
Тонья. Подождите, сейчас.
Альвиджа. Рада, что застала тебя, дорогая дочка.
Тонья. Какой счастливый ветер занес вас сюда?
Альвиджа. Я так извелась эти дни проклятыми постами, что сама себя не узнаю. Gratia plena! Dominus tecum.{126}
Тонья. Вы вот все молитвы читаете, а я и в приход свой больше не хожу, и доброго ничего не делаю.
Альвиджа. Benedicta tu.{127} Я более других грешна, — in mulieribus.{128} Знаешь, что я тебе скажу?
Тонья. Нет, мадонна, не знаю.
Альвиджа. В пять часов ты зайдешь ко мне домой, я хочу по пояс приобщить тебя к настоящим синьорам, — et benedictus ventris tuis{129} — да и еще кое-что от меня получишь, не то что третьего дня — nunc et in hora.{130} Послушай меня, — mortis nostrae{131} — и больше не раздумывай, Amen.
Тонья. Я готова сделать для вас все. Мой пьянчужка так себя ведет, что я готова на любую пакость.
Альвиджа. И мудро поступишь — Pater noster.{132} Переоденься в мужское платье, ибо эти конюхи — qui es in coelis — так по ночам балуются — sanctificetur nomen tuum, — что мне не хотелось бы, чтобы ты нарвалась на тридцать первого, — как попалась Анджела с мавром — in coelo et in terra{133}…
Тонья. Ой, а вот и мой муженек.
Альвиджа. Не теряйся, дура, — panem nostrum quotidianum da nobis hodie.{134} Если не ошибаюсь, дочка, на этой неделе нет другого праздника, кроме «стояния» у Сан-Лоренцо, что за стенами.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Арколано, Тонья, Альвиджа.
Арколано. О чем это вы?
Альвиджа. Debita nostra debitoribus. Мона Антония меня спросила, когда будет «стояние» у Сан-Лоренцо, что за стенами, — sic nos dimittimus.{135}
Арколано. Не нравятся мне ваши шашни.
Альвиджа. Et ne nos inducas. Добрый человек, ведь надо же когда-нибудь подумать и о душе, — in tentatione.{136}
Арколано. Ишь какая совестливая стала!
Тонья. А ты воображаешь, будто мы все такие нехристи, вроде тебя. Ты же ни к обедне, ни к утрене носа не кажешь.
Арколано. Молчи, стерва!
Тонья. Душа твоя — помело мое.
Арколано. Коли возьму лопату…
Альвиджа. Не сердись, — sed libera nos a malo.{137}
Арколано. А тебе, старуха, знаешь что я скажу?
Альвиджа. Vita dulcedo,{138} — что скажешь?
Арколано. Берегись, если я тебя еще раз застану с этой наглой бабенкой… ты доведешь меня до греха!
Альвиджа. Lagrimarum valle, — я больше сюда ни ногой, хоть ты меня озолоти, — a te suspiramus… Господу ведомо, сколь я добра и каковы мои истинные намерения. Мона Антония, непременно приходите на «стояние», как я вам говорила. Видно, сам дьявол опутал вашего мужа, — clementes et flentes,{139} надо за него помолиться.
Тонья. Вино его опутало. Я приду.
Арколано. Куда ты придешь?
Тонья. На «стояние», для доброго дела. Оглох, что ли?
Арколано. А ну, живо домой!
Тонья. Ну и пойду домой! А что дальше?
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Арколано, один.
Арколано. У кого козы, у того рога. В поговорке всегда зарыта истина. Жена у меня препаршивая. Я давно заметил, что она норовит устроиться повольготней. Проклятая старуха тычет мне моими правами. Хорошо бы нынче в ночь прикинуться пьяным — мне это нетрудно — и подсмотреть, что это у них за «состояние». Слышишь меня? Эй, Тонья!
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Тонья и Арколано.
Тонья. Чего тебе?
Арколано. Иди сюда.
Тонья. Ну?
Арколано. Не жди меня к ужину.
Тонья. Эка невидаль, а когда ты приходил к ужину?
Арколано. Не твоего ума дело.
Тонья. Лучше бы посидел дома, отдохнул бы от кабаков да шлюх.
Арколано. Не морочь голову.
Тонья. И такую бестию черт миновал! Вот напоролся бы на шлюху, которая наградила бы тебя по заслугам!
Арколано. Молчи, язык твой без костей!
Тонья. А я, несчастная, должна терпеть этого скота!
Арколано. Посмей только еще выглядывать из окон и заманивать прохожих!
Тонья. Ты думаешь, я из таких, паршь свинячья.
Арколано. Ну я пошел.
Тонья. Катись, да не в добрый час. Долг платежом красен. Ты — с подружками, я — с дружками; ты — с вином, я — с любовью. Достукаешься ты у меня. Скатертью дорога, пьяница, ревнивый осел. Чтоб ты сдох!
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Россо, Параболано.
Россо. Вы боитесь, как бы солнце и луна в нее не влюбились?
Параболано. Все может быть. Кто знает?
Россо. Я знаю. Судите сами, может природа заставить луну влюбиться в такую женщину, как она?
Параболано. Может быть, ты прав. Ну а солнце?
Россо. Еще того меньше.
Параболано. Почему?
Россо. Потому что оно занято тем, что сушит рубашку Венеры, которую обмочил Меркурий, то бишь Марс.
Параболано. Ты все шутишь, а я вот боюсь, как бы любовью ее не насладились постель, на которой она спит, и дом, в котором она обитает.
Россо. Вы дьявольски ревнивы. Неужто вы полагаете, что постель и дом могут пылать той же страстью, что и вы?
Параболано. Пойдем-ка лучше домой.
Россо. У вашей милости в венах не кровь, а ртуть, потому вы и не находите себе места.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Грилло, один.
Грилло. Ха-ха-ха! Мессер Мако побывал не в формах для отливки придворных, а в котле и опорожнил кишки, как любой, у кого желудок не переносит большой жары. Они его надушили, побрили и переодели, так что он кажется совсем другим. Он прыгает, пляшет, поет и говорит в гнуснейших выражениях такое, что кажется скорее родом из Бергамо, чем из Сиены.{140} А мастер Андреа делает вид, что поражается каждому его слову, и неслыханными клятвами убеждает его, что он самый отменный придворный из всех, когда-либо им виденных. Мессеру же Мако, поверившему в эти бредни, представляется, что он еще того лучше. Ха-ха-ха! Прямо животики надорвать можно! И он хочет во что бы то ни стало разбить котел, чтобы им не воспользовались для отливки других столь же великолепных придворных. Он посылает меня в Сиену за марципанами и при этом говорит, что, если я тотчас же не вернусь, он меня изрядно вздует. А дожидаться ему придется, пока рак свистнет. Самое же лучшее впереди — ведь они собираются, как только он выйдет, заставить его взглянуть на себя в вогнутое зеркало, искажающее лицо. Вот смеху-то будет! Если бы мне не нужно было идти к мессеру Агостино Киджи, я непременно остался бы поглядеть на эту потеху. Прощай, Россо, я тебя не заметил.