Мессер Лигдонио. Будь ты неладен, Панцана! Вечно я должен упреждать тебя о всякой мелочи. Сам же ты ни о чем не смекаешь!

Панцана. Кто бы мог подумать, что мой смех вызовет у вас такое неудовольствие, ведь, по правде говоря, вчера вечером вы сморозили порядочную чушь!

Мессер Лигдонио. Много ты понимаешь! Не дело благовоспитанным слугам гоготать в присутствии господ, тем паче ежели с ними посторонние, особливо дамы, к коим я благоволю, как на вчерашнем вечере в доме маэстро Гвиччардо.

Панцана. Поди вас разбери!

Мессер Лигдонио. Это еще почему?

Панцана. Да потому, что нынче у вас одна, назавтра, глядишь, уже другая. Мне и на ум не пришло, что на той вечеринке могла быть ваша новая избранница: я-то, олух, помышлял, будто нынешняя ваша пассия — мадонна Кьострина.

Мессер Лигдонио. Sapientis est mutare propositum,[11] дабы злые языки после всяческих домыслов на мой счет не докопались до истины и не указывали на меня пальцем.

Панцана. Будто вам есть чего бояться!

Мессер Лигдонио. Вряд ли сыщешь ты другого человека, который владел бы собой так же, как я. Кабы читал ты «Эпистолы» Овидия^{159} и «Буколики» Вергилия, то ведал бы, что несть числа тем, кои из-за любви наложили на себя руки. Я же, напротив, влюбляюсь, когда случается охота, и дамскому сословию ни за что не дам взять себя в оборот. Ежели какая мне по нраву, так я и распалюсь к ней желанием; когда ж наскучит — подыщу что показистее. Оттого и снимаю с любви только сливки, а всякие вздохи да рыдания оставляю для простачков. Что ты на это скажешь? Чего это рот-то ладонью прикрыл?

Панцана. Нету мочи: меня так и распирает от хохота. Только из уважения к чужеземцам сдерживаюсь из последних сил.

Мессер Лигдонио. Где это ты узрел чужеземцев?

Панцана. Да тут и узрел: вон их сколь!

Мессер Лигдонио. Об этих не беспокойся. Хохочи себе сколько влезет. Они-то в Сиене, а мы в Пизе.

Панцана. Ха-ха-ха!

Мессер Лигдонио. Ну что ржешь как жеребец?

Панцана. Да уж шибко вы умны, коль скоро влюбляетесь единственно к своей выгоде. Как ни крути, а если хочешь, чтобы у тебя мозгов поприбавилось — держись поближе к ученым людям.

Мессер Лигдонио. Так-то оно так, только ежели все делать через пень колоду, большого ума не наживешь. Гляди же, чтоб вчерашнее боле не повторялось. Да запомни хорошенько: попал со своим господином в приличное общество — будь учтив, держи язык за зубами, покуда не кликну, и делай вид, будто трепещешь предо мной. Когда же останемся наедине — сумасбродничай, балагурь, лобызай меня, стой хоть на голове, мне все одно.

Панцана. Ха-ха-ха! Ну уж дудки!

Мессер Лигдонио. Что так?

Панцана. Как что? Я вас лобызну, а ну прознает про то ваша симпатия? Она ж меня раз в порошок сотрет. Лобызаться! Нашли дуралея!

Мессер Лигдонио. Ха-ха-ха! Так уж она и поверила! Это я ради красного словца сказанул, дабы ты уразумел, что с глазу на глаз я не стану перед тобой пыжиться.

Панцана. Коли так, скажите по секрету, которая из вчерашних дам глянулась вам пуще прочих?

Мессер Лигдонио. Сие есть великая тайна. Но тебе, так и быть, откроюсь. Только смотри: никому ни слова.

Панцана. Могила.

Мессер Лигдонио. Знай же, если имеешь охоту до конца изведать мою душу, что наипервейшим стремлением моей жизни всегда была не любовь, как ты воображаешь, но неодолимое желание жить на широкую ногу.

Панцана. Ха! И моей тоже! Вот те раз!

Мессер Лигдонио. Клянусь тебе: чтобы разбогатеть, я не погнушаюсь даже принять сан священника и сей же час пойти под венец — лишь бы потуже набить мошну. Раскроюсь как на духу: надумал я взять в жены Маргариту, дочку маэстро Гвиччардо. Других детей у него нет, и она — единственная законная наследница всех его богатств. Главное, чтоб я пришелся им ко двору. Но полагаю, за этим дело не станет, поскольку маэстро Гвиччардо и Гульельмо да Виллафранка — друзья не разлей вода; а этот Гульельмо после того, как его выкинули из Испании, прибыл в Пизу, поселился рядом с моим домом и так сошелся со мной, что готов ради меня на все. Нынче утром я переговорил с ним. Он дал обещание сегодня же потолковать с маэстро Гвиччардо и помышляет, что дельце выгорит. Да и с чего ему не выгореть? Хоть я и не богат, но и не беден вовсе; к тому ж дворянин из рода Капуана и всеми уважаем, а о добродетелях моих и говорить не приходится. Я уж принялся ее обхаживать: пусть распаляется помаленьку.

Панцана. Ловко задумано; со всех сторон кругло разочли. Разжиться на женитьбе!

Мессер Лигдонио. А чтобы пуще завлечь ее, отправлю ей пару-тройку любовных посланий: их начеркает мне в лучшем виде маэстро Бартоло, искусный писарь. В довершение всего, чтоб не было осечки, я подрядил самую что ни на есть ушлую сводню, которую собираюсь навестить до обеда.

Панцана. Как она зовется?

Мессер Лигдонио. Звать ее мона Бьонда.

Панцана. Ха-ха! Да эту мону Бьонду знает каждая собака: мастерица на все руки. Любое приворотное зелье или сонный порошок в два счета сотворит. Травница, каких свет не видывал, сущая ведьма, донельзя наловчилась в колдовских чарах. Пособляет шалым девицам выдавать себя за невинниц. И все ей нипочем, даже розги: дважды была сечена в Риме, а года три тому — мечена в Венеции. Но главное ее ремесло — сводничество. Тут ей равных нет: уж коль возьмется за дело — самого черта вокруг пальца обведет. И помните: стоит ей заговорить, так почудится вам, будто перед вами невинный ангел; только не верьте глазам своим — Святой Бригиттой тут и не пахнет. Зато про Библию да про деяния святых отцов до того сладкие речи заводит — ни дать ни взять проповедник-францисканец.

Мессер Лигдонио. Хм! Ее-то нам и надобно. Вот увидишь: не пройдет и дня, как я столкуюсь с Маргаритой, а покамест снеси-ка ей сей мадригалец. Штучка вышла недурственная, писано аккурат для нее. Вот послушай.

Панцана. Благодарствую, не надо. Верю вам на слово.

Мессер Лигдонио. Ты только послушай: «Мадонна…» Как бишь дальше… Да он у меня при себе.

Панцана. На кой прах вам столько бумажек?

Мессер Лигдонио. Дабы все видели мои труды. Есть среди них и стоящие вещицы. Вот сонет во славу стихотворцев. Это стансы в честь герцога Флорентийского: представляю, сколько мне за них отвалят. А это «Триумф Италии на прибытие императора». А, вот и он. «Мадонна, умереть готов я…» Нет, не то. Черт, да вот же он!

Панцана. Да-а! Всякое слыхивал, но такого! Эка жалость, что не обучен я стихоплетству!

Мессер Лигдонио. Это ты еще не уразумел всей тонкости сего стиха: ведь начальные-то буквы каждой строки составляют имя «Маргарита», точь-в-точь. Знал бы ты, сколько потов с меня сошло: попробуй присобачь к каждой строке по нужной буковке. Правда, есть тут одна закавыка, которую ты все одно не приметишь, раз ты не поэт. Ввернул я одно словечко — «ревнивый», да только оно не на тосканский лад. Взамен я полагаю сказать «ретивый».