Дамоне. Быть того не может!
Никомако. А вот, значит, может! Поступив таким образом, она перевернулась на живот и так прижалась к постели, что ее не свернули бы с места все подъемные машины, что заняты на стройке нашего главного собора. Я же, убедившись, что ни сила, ни угрозы тут не помогут, повернулся к ней спиной в надежде, что, быть может, к утру она сменит гнев на милость.
Дамоне. Вот это ты поступил разумно! Так ты должен был поступить с самого начала: не хочешь — не надо!
Никомако. Обожди, я не кончил! Самое удивительное еще впереди. Притомившись от обиды и боли, я начал дремать. Как вдруг почувствовал какое-то колотье в боку, возле поясницы, — пять или шесть сильных таких ударов! Спросонья я завел туда руку и нащупал нечто такое твердое и острое, что заставило меня пулей выскочить из постели, ибо в ту же секунду вспомнил я о кинжале, которым Клиция грозилась меня зарезать. Заслышав шум, спавший до тех пор Пирро проснулся. Я же, подстегиваемый не столько разумом, сколько страхом, велел ему сбегать за огнем, сказав, что Клиция приготовила кинжал и хочет нас зарезать. Пирро вмиг сбегал за светильником, и тут вместо Клиции мы увидели Сиро, моего слугу. Этот паршивец возлежал на постели совсем голый, давился от хохота и в знак полного презрения ко мне изображал рукой непотребные жесты.
Дамоне. Ха! Ха! Ха!
Никомако. Эх, Дамоне, и ты еще смеешься?
Дамоне. Мне очень жаль, что все так произошло, но, право, нельзя удержаться от смеха.
Дория (в сторону). А я пойду расскажу все хозяйке. То-то будет веселье.
Никомако. Вот какая беда со мной стряслась, и, что самое скверное, все будут над ней потешаться, а мне остается только плакать. Даже слуги мои, Пирро и Сиро, нисколько не стесняясь меня, то хохотали навзрыд, то говорили какие-то гадости. Потом, кое-как одевшись, поспешили куда-то, скорее всего к моей жене и другим женщинам, и теперь, поди, хохочут все вместе. Итак, все надрывают животики, и одному Никомако слезы.
Дамоне. Полагаю, ты не сомневаешься, сколь огорчительна мне вся эта история, ибо из-за твоей влюбленности и я был втянут в эти плутни.
Никомако. А можешь ты мне дать какой-нибудь совет? Ради Бога, хоть теперь не покидай меня!
Дамоне. Думаю — если, понятно, не подвернется счастливый случай, — ты должен целиком предать себя в руки Софронии. Скажи ей, что отныне и во веки веков она может поступать и с тобой и с Клицией как ей заблагорассудится. Ведь и ей тоже надо будет позаботиться о твоей чести, ибо, раз вы — муж и жена, любой твой позор становится и ее позором. Вот, кстати, и сама Софрония. Иди поговори с ней, а я пройдусь по улицам, загляну на рынок и послушаю, какие толки идут обо всем этом деле, и если что услышу, то уж постараюсь выгородить тебя как смогу.
Никомако. Прошу тебя.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Софрония, Никомако.
Софрония. Дория, служанка моя, сказала, что Никомако уже вышел из дому и вид у него самый прежалостный. Интересно, что-то теперь он мне скажет? А, вот он! Никомако!
Никомако. Чего тебе?
Софрония. Куда ты собрался в такую рань? Новобрачной-то ты хоть сказал два слова? Поинтересовался, как у них там получилось с Пирро?
Никомако. Понятия не имею.
Софрония. Кто же, если не ты, может его иметь? Разве не ты поставил вверх дном всю Флоренцию, чтобы добиться этой свадьбы? А теперь, когда дело сладилось, ты воротишь нос и выражаешь свое удивление!
Никомако. Оставь меня в покое, не терзай!
Софрония. Это ты терзаешь меня! Подумать только; я же должна утешать его в том, в чем он должен был утешать меня! Да вдобавок ко всему еще и проявлять внимание к новобрачным! Видал, я, а не ты, несу им подарок.
Никомако. Знаешь, хватит издеваться надо мной. Станет и того, что я натерпелся в течение всего этого года, того, что я натерпелся вчера и особенно сегодняшней ночью.
Софрония. Никогда я над тобой не издевалась и не подшучивала. Это ты сам вынудил нас так поступить, ты сам привел дело к столь злополучному для тебя концу! Ведь это ты не устыдился, воспитав в своем доме девчурку, выдать ее замуж за нерадивого пройдошливого слугу с единственной целью, дабы он не мешал тебе с ней баловаться! Неужто ты полагал, что имеешь дело со слепыми, с людьми, которые не способны помешать задуманному тобою неправому делу? Признаюсь, что это я сплела всю эту сеть, ибо другого средства заставить тебя одуматься и отказаться от злого умысла уже не оставалось, кроме как накрыть тебя с поличным в присутствии множества свидетелей. Пеняй уж на себя, коли ничто, кроме публичного срама, не могло остановить тебя. И все же даже сегодня, если только ты одумаешься, возьмешься за ум и захочешь стать прежним Никомако, каким ты был год назад, можно еще все спасти. Мы тоже забудем этот случай, и никто ничего не узнает. Ибо, сам знаешь, стоит выйти огласке, как сплетням и пересудам конца-края не будет.
Никомако. Софрония, дорогая, поступай так, как тебе будет угодно: я готов не выходить из твоей воли, лишь бы дело не получило огласки.
Софрония. Если ты и в самом деле так решил, то будь покоен. Никто ничего не узнает.
Никомако. Где Клиция?
Софрония. Вчера, сразу после ужина, переодевшись в платье Сиро, она отправилась в монастырь.
Никомако. А что говорит по этому поводу Клеандро?
Софрония. Он рад, что свадьба расстроилась, но горюет, не видя возможности заполучить Клицию в жены.
Никомако. Пусть теперь это тебя заботит. Я же, со своей стороны, не полагаю разумным женить их, прежде чем мы не узнаем про ее родителей.
Софрония. Я с тобой согласна: сперва надобно узнать о ее родичах, да и у Клеандро может пройти охота жениться. Подождем. Пока же следует уничтожить ее помолвку с Пирро.
Никомако. Делай как знаешь. А я пойду отдохну, ибо из-за этой проклятущей ночи я совсем не стою на ногах… к тому же я вижу Клеандро и Эустакьо, с которыми у меня нет охоты встречаться. Поговори с ними сама; скажи им о нашем с тобой решении. Хватит с них и того, что ихняя взяла, и пусть они об этом деле со мною больше не заговаривают.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Клеандро, Софрония, Эустакьо.
Клеандро. Видал, как старик заспешил домой? Его, поди, погнала Софрония. Вид у него прежалкий! Подойдем к ней и расспросим. Да хранит вас Господь, матушка! Что сказывает Никомако?
Софрония. Бедняга пристыжен донельзя. Говорит, что впору хоть в петлю лезть, дал мне полную власть и хочет, чтобы впредь я всем распоряжалась по своему усмотрению.
Эустакьо. Значит, все в порядке? Я получу Клицию?
Клеандро. Постой, не спеши! Этот кусочек не для тебя.
Эустакьо. Вот здорово! Теперь, когда наша взяла, я теряю ее, как Пирро?
Софрония. Ни ты, ни Пирро не можете ее получить. Ни ты, Клеандро. Я так решила.
Клеандро. Распорядитесь по крайней мере вернуть ее домой, чтобы я мог хотя бы видеть ее.
Софрония. Вернется она или нет — я еще решу. А теперь мы с Эустакьо пойдем домой, ты же, Клеандро, подожди здесь Дамоне и расскажи ему, как обстоят дела.
Клеандро. Стало быть, я снова внакладе?
Софрония. Когда-нибудь и на твоей улице будет праздник.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Клеандро, один.
Клеандро. Тогда, когда мне казалось, что я уже достиг гавани, злая судьба снова отшвыривает меня в бушующее море! Сперва я боролся с влюбленностью отца, теперь мне предстоит сразиться с тщеславием матери. Прежде у меня был союзник — мать, теперь я остался один. А значит, просвет в этой вновь разбушевавшейся стихии для меня еще более сократился. Неужто я рожден лишь для того, чтобы не видеть счастья? С тех самых пор, как Клиция вступила на порог нашего дома, для меня нет иного наслаждения, как только думать о ней, ее лицезреть. Ведь истинно радостные дни в своей жизни я смог бы пересчитать по пальцам. Но кто это там идет? Дамоне? Он самый, но почему он так весел? Дамоне, что случилось? Какие новости? Откуда вдруг такая радость?