Тонья. Интересно, вернется ли этот пьянчуга? Хоть бы он ногу себе сломал. Вот ведь дьявол не догадается прибрать его, покамест он спит да похрапывает в вонючих своих тавернах. Да появится он или нет? Лихой бы смертью подохнуть тому, кто наградил меня этаким сокровищем. Чтобы только насолить ему, я с радостью отдамся первому встречному проходимцу. Не я первая, кто так поступает со своим мужем. Вот он, боров проклятый! Хорош! Идет, будто баркас по волнам качается!

Арколано (притворяясь пьяным). Г-где д-дверь? Д-дом и ок-кошко т-так и п-пляшут, т-того г-гляди, в р-реку с-свалюсь.

Тонья. Дай-то Бог! Вот бы и разбавил вино, которым нажрался!

Арколано. Ха-ха-ха! Б-бомб-бардир, п-приведи п-пса! Хочу, чтобы он т-тебя об-браб-ботал!

Тонья. Чтоб тебя палач обработал! Так бы и задушила тебя собственными руками, ублюдок!

Арколано. О-ох-хо-хо! В-великий ж-жар в-во м-мне с-сидит!

Параболано. Ожидание пуще смерти.

Россо. Ожидание ужина?

Параболано. Любимого существа, а не ужина.

Россо. Мне показалось, вы сказали — ужина, пусть ваша милость мне простит.

Параболано. Не такая уж большая это ошибка, Россо, она не требует прощения. Тсс! Один, два, три!

Россо. Вы бредите. Это повар возится со сковородкой, а вовсе не бой часов. Чтоб им пусто было, этим бабам, да будут они прокляты, убийцы! Подумайте только, до чего могут они довести мужчину, который годами пробыл в их власти, если тот, кто даже взглянуть-то на них толком не успел, теряет голову!

Параболано. Идем домой, мне кажется, что час уже настал. Надо спешить.

Россо. Даже большие надутые шары, у которых вместо мозгов воздух, и те спятили бы.

Тонья. О Боже! Почему я не мужчина, как кажусь в этом платье? Разве не величайшее несчастье родиться женщиной? И к чему мы годны? Шить, прясть и целый год сиднем взаперти сидеть. А для чего? Чтобы нас смертным боем лупили и целыми днями поносили. И кто бы еще? Этакий лентяй вроде моего забулдыги. О, мы бедняжки! Сколько же приходится нам терпеть! Если твой мужик играет и проигрывает — тебе же от него влетает; если у него нет денег — все вымещается на тебе; если его развезет от вина — виновата ты. В довершение же всех наших бед они так ревнивы, что достаточно мухе пролететь, как им уже кажется, будто кто-то с нами что-то сделал или нам что-то сказал. И не будь у нас достаточно смекалки, чтобы суметь развлечься на стороне, нам ничего не оставалось бы, как наложить на себя руки. Грешно сказать, но даже проповедник вкупе с мессером Господом Богом не могут о нас порадеть. Ведь не по своей, а по Божьей воле удостоилась я подобного мужа. Так в чем же состоит мой грех? Если исповедник наложит на меня покаяние за то, что я делаю, я скорее подохну, чем прочитаю хотя бы одну молитву. Подумать только! Налагать покаяние на несчастную, у которой муж пьяница, игрок, блудлив, таскается по кабакам и при этом ведет себя как собака на сене! Дурак! Мы за себя еще постоим, смею тебя уверить. Альвиджа, наверное, уже ждет меня. Пройду-ка я к ней черным ходом. Но что это там за человек?

Мастер Андреа. Мой-то мессер-поганец накинулся на Камиллу, как коршун на добычу, и объясняется ей в любви с прибавлением стольких «ей-богу» и «целую ваши ноги», скольких наверняка не понадобилось бы и какому-нибудь горячему испанцу дону Санчо. Он хвастается по-неаполитански, вздыхает по-испански, смеется по-сиенски, молит по-придворному, а совокупляться хочет сразу всеми способами, которые только известны в подлунном мире, так что синьора лопается от смеха. Но вот и Дзоппино. Послушай, ты исчез, словно мясо с людского стола!

Дзоппино. Я исчез потому, что чудачества твоего сиенца столь глупы, что проку от них чуть.

Мастер Андреа. Клянусь Богом, ты прав, они и мне до смерти надоели.

Дзоппино. А знаешь ли, чем может все это кончиться?

Мастер Андреа. Чем?

Дзоппино. Поводившись с ним, мы превратимся в таких же болванов, как и он. А ну-ка, обменяемся плащами и шапками да вломимся в дом этой синьоры, крича как разбойники. От страха он выскочит в окно. Ноги он себе не переломает, а страху натерпится.

Мастер Андреа. Хорошо придумано! Возьми мой плащ и дай мне свой.

Дзоппино. А теперь еще обменяемся шапками.

Мастер Андреа. Даже и без переодевания он все равно бы нас не узнал. Настолько он глуп.

Дзоппино. Взламывай дверь, шуми, угрожай, кричи по-испански!

Мастер Андреа. Эй, негодяй, предатель, собачий выродок!

Дзоппино. Вот я тебе, блудливый пес!

Мастер Андреа. На виселицу его, на виселицу!

Мессер Мако. Я мертв, караул, караул! Испанцы продырявили мне шпагой зад. Куда бежать? Где спрятаться?

Параболано. Что это, Россо? Что тут за шум?

Россо. Я сам хотел спросить у вашей милости.

Параболано. Я ничего не вижу.

Россо. Вернемся наверх, хозяин, это же просто дурацкие штучки каких-то шалопаев. Они прикидываются, будто режут друг друга, а сами лязгают шпагами об стены домов.

Параболано. Бестии!

Арколано. Шлюха, корова, свинья! К монашкам ее, в монастырь! Ох-ох-ох! Ты хоть кровью опростайся, а она все свое! Ничем ее не удержишь! Только я на минуту завел глаза, как она напялила мое платье, а свое бросила на кровать. Не бежать же было за ней в чем мать родила! Вот и пришлось влезть в ее платье. Но я под землей сыщу ее, а сыскав, три шкуры с нее спущу! Пойду-ка сюда, нет, уж лучше туда, а еще лучше — буду ждать ее у моста, покуда не появится. Изменница, потаскуха!

Параболано. Сколько?

Россо. Не сумею сказать, не считал.

Параболано. Слышишь? Бьют — один, два, три, четыре, пять, шесть.

Россо. Еще немного. Скоро спаритесь с Ливией, как двуглавый орел в австрийском гербе.

Параболано. Не кощунствуй, Россо.

Россо. А вот кто-то с фонарем! Это Альвиджа! Узнаю ее по походке. Она. Конечно, она!

Альвиджа. Подружка и возлюбленная ваша уже у меня дома. Ни дать ни взять, как голубка, трепещущая перед соколом. Ваша милость ни в коем случае не должны касаться ее при свете. Но так как она по некоторым причинам явилась в мужской одежде, то я боюсь, как бы не вышло скандала…

Параболано. Какого скандала? Я скорее вскрою себе вены, чем позволю себе огорчить ее.

Альвиджа. Все вы, знатные господа, так говорите, а на деле выходит иначе. Потом будете говорить: «Ничего себе бабенка!»