Гульельмо. Как у тебя только язык поворачивается, лгунья! Вспомни-ка, что ты плела, когда приютил тебя под своим кровом: будто похитили ее из родимого дома, что под Валенсией; чуть ли не из рук родной матушки вырвали. А уж супруга и в помине никакого не было.

Лукреция. Слукавила я тогда. Родом я вовсе не из Валенсии, и звать меня не Лукрецией. Притворствовала я для того, чтобы вы не повестили моего дядю, признав меня; ибо совестно мне было за то, что бежала из родительского дома вместе с моим суженым, коего зовете вы Лоренцино.

Гульельмо. Чего же было совеститься, коль он муж тебе, как ты уверяешь?

Лукреция. Полагала я, что не поверит мне дядя, ежели не представлю в свидетели моего мужа, коего почитала павшим от рук похитивших меня сарацинов. Так и таилась я до сей поры.

Гульельмо. Тогда что за охота была бежать из родимого дома?

Лукреция. Дядюшка мой ни в какую не соглашался отдать меня за него. Потому и обвенчались мы тайком. С того самого дня я дала обет не знать более ни одного мужчины, кроме него. Кому, как не вам, должно быть ведомо: первое, о чем просила я вас, попав в ваш дом, было скорее убить меня, чем заговаривать о моем замужестве. Тысячу раз согласилась бы я умереть, нежели стать добычей другого мужчины.

Мессер Джаннино. Боже! Сердцем предчувствую такое, что и не вымолвить.

Гульельмо. А этот твой новоявленный супруг, как он очутился в моем доме и отчего не открылся сполна?

Лукреция. Он полагал, что веры ему все равно не будет, вот потому и надумали мы тайно уехать под покровом ночи. Только судьба по-иному расположила.

Гульельмо. Так расположила, что не сладилось у вас извести вашего благодетеля, гнусные мошенники!

Лукреция. Подобного мы и в мыслях не держали. Верно лишь то, что Лоренцино, как он вам и признался, готов был защитить меня от любого, кто взялся бы нам помешать.

Гульельмо. Тебя послушать, так выходит, что не было еще на свете женщины более целомудренной и более постоянной в любви, чем ты. Только все одно я тебе не верю.

Лукреция. Заклинаю вас, Гульельмо, если вы и впрямь любили меня как дочь, окажите последнюю милость в мой предсмертный час, поверьте мне, ибо сказанное мною — чистая правда. И открылась я вам единственно для того, чтобы не таили на меня обиды неправедной, а, буде представится такая оказия, засвидетельствовали мою безгрешность и целомудренность всей моей родне, а наипаче дядюшке, через коего и мой ненаглядный братец обо всем прознает. О батюшке не стану просить, ибо ведать не ведаю, где он.

Гульельмо. Как же я исполню твою волю, коль не услышал еще, какого ты роду-племени и кто твой дядя?

Мессер Джаннино. Отец, послушайте. Я почти уверен, что это Джиневра.

Гульельмо. Боже правый!

Мессер Джаннино. Ответь нам, из каких ты мест и как величали твоего отца?

Лукреция. Педрантонио Молендини из Кастилии.

Мессер Джаннино. Джиневра, сестрица милая, вот твой отец и дядя. Я же твой родной брат.

Гульельмо. Доченька!

Мессер Консальво. Драгоценная моя племянница!

Лукреция. Возлюбленный батюшка, бесценный дядя, брат любезный! Теперь и умереть не страшно!

Гульельмо. Ах, несчастный старик! Жалкий горемыка! О, злосчастная судьба, что в одночасье вернула мне дочь и моими же руками лишила ее жизни! О-хо-хо-хо!

Лукреция. Не печальтесь, батюшка, не лейте горьких слез, ведь я умираю со спокойной душой. Перед смертью сподобилась я лицезреть дорогих моему сердцу родичей, о чем мечтала долгие годы. Теперь моя невинность ясна всем. Да и любимый мой муж, Ферранте ди Сельваджо, с готовностью отправится со мной в последний путь.

Гульельмо. Джиневра, дочь моя, прости своего горемычного отца за те обиды и унижения, что снесла от меня.

Мессер Консальво. Не время сейчас слезами заливаться, Педрантонио. Пошлем не мешкая за врачом, дабы сыскал он противоядие.

Гульельмо. Матерь Божья! Слишком крепкий отвар заготовил для меня маэстро Гвиччардо! Однако попытка не пытка. Живее, Маркетто, хоть из-под земли достань мне маэстро Гвиччардо и сейчас веди его сюда: дело, мол, наипервейшей важности.

Маркетто. Вмиг обернусь; он, поди, в лавке аптекаря Грегорио. А, чтоб вас всех! Невелика охота нестись сломя голову. Однако надо, хоть снадобьем здесь уж вряд ли пособишь.

Гульельмо. Ступай в дом, Лукреция. Прилягте вместе с Ферранте: пусть хорошенько прошибет вас пот. Вскоре подоспеет лекарь и чем возможно вас попользует.

Мессер Джаннино. Позволь, я сниму с тебя оковы, сестрица.

Лукреция. Все исполню, как вы велели. И помните, коль не изыщете вы способа исцелить нас, мы умрем безропотно.

Гульельмо. Чего только не творит с нами фортуна, мессер Консальво! В единый миг бросает нас то в жар, то в холод.

Мессер Консальво. Ни разу не встречал я на своем веку такого постоянства и преданности, какие выказывает Джиневра.

Мессер Джаннино. Лишь бы поскорей явился маэстро Гвиччардо.

Гульельмо. Вот и он. Мчится что есть духу. Помоги, Господи!

Гульельмо. Добро пожаловать, любезнейший!

Маэстро Гвиччардо. Бог в помощь. Что за напасть у вас тут приключилась? Маркетто прилетел за мной, не чуя под собой ног.

Гульельмо. Полагаю, вы помните, уважаемый маэстро, как нынче утром я излил перед вами душу?

Маэстро Гвиччардо. Как не помнить. Вы еще просили прознать о вашем сыне, когда прибуду в Рим.

Гульельмо. Истинно так. Теперь же фортуне угодно было разом обрадовать и ввергнуть меня в отчаяние. Сегодня она открыла мне, что этот юноша — мой сын, которого я числил в Риме. А рядом с ним — мой брат.

Маэстро Гвиччардо. Весьма тронут столь счастливым исходом вашего дела. Стало быть, это и есть мессер Консальво? Едва признал вас, а ведь когда-то водили дружбу. Дозвольте вас обнять.

Мессер Консальво. Теперь и я узнал вас, маэстро Гвиччардо.

Маэстро Гвиччардо. Мессер Джаннино, поздравляю от души, ибо всегда любил вас как родного сына.

Мессер Джаннино. Я же вечно буду почитать вас как отца.

Гульельмо. Увы, маэстро, еще не услыхали вы самого главного. Недолго я радовался. По воле рока, часом ранее до сказанного мной известия, я опоил отваром, что приготовили вы по моей просьбе, девицу, живущую в моем доме. Позже стало мне известно, что девица эта — не кто иная, как дочь моя Джиневра. А молодчик Лоренцино, с коим я застал Джиневру, — ее законный муж. Обо всем потолкуем мы в доме, ибо промедление сейчас подобно смерти. Верно, вы уж догадались, что мне от вас надобно: изыскать, поелику возможно, противоядие от гибельного питья.

Маэстро Гвиччардо. Поистине, судьба благоволит этому человеку! Неслыханное дело! Я точно чувствовал: сбудется нечаянная радость! Благодарите вашу благосклонную фортуну!

Мессер Джаннино. О чем это вы, маэстро?

Маэстро Гвиччардо. О том, что вы родились под счастливой звездой!

Гульельмо. Не тяните же, умоляю, отчего под счастливой?

Маэстро Гвиччардо. Когда сегодня вы пожаловали ко мне заполучить означенное питье, смекнул я, что не в силах отвратить вас от столь безжалостного умысла, ибо весь вы прямо кипели негодованием; и что, поостыв, вы наверняка раскаетесь в содеянном. Посему я и вручил вам безвредное питье в надежде вернуться к этому делу, когда страсти поулягутся. Ежели бы и тогда продолжали вы стоять на своем — делать нечего, дал бы вам настоящее зелье. Только сердце говорило мне, что вы всенепременно раскаетесь.

Гульельмо. О Вседержитель! Что я слышу!