Ринуччо. Зачем же вы дали мне совет и нашли для меня легкий способ осуществить мое намерение?

Джулио. Затем, что когда вы как друг попросили у меня совета, я скрепя сердце предпочел поступить в ущерб себе, как этого требовал долг истинного друга, вместо того, чтобы обмануть вас и выиграть самому.

Ринуччо. Я всегда видел в вас верного друга, но тут — честь вам и хвала! — вы показали себя сверхверным.

Джулио. Не находя себе места, я, дабы излить душу, поведал обо всем моему Джорджетто, коему, как вы знаете, я охотно поверяю все свои тайны; после чего, сам на себя непохожий, я стоял, переодевшись служанкой, у двери вашего сада в ожидании старика, который явился в соответствии с нашим планом.

Ринуччо. Я видел, как он пришел. Но под каким предлогом вы его заперли во дворе?

Джулио. Впустив его во двор и заперев дверь, дабы он не мог выйти, я ему говорю: «Сударь, мы погибли! Мессер Ринуччо и мессер Джулио вернулись, они дома». Услышал это старый хрыч — и поджилки у него затряслись. Тут я его немного успокоил, сказал: «Все равно они куда-то собрались. Ждите меня здесь — чуть только выйдут они из дома, я к вам вернусь».

Ринуччо. Вы так долго с ним говорили, и он вас не узнал?

Джулио. Вот именно. Я весьма удачно подделал голос под женский. Да и не знает он меня — видел как-то с вами, но, по-моему, разговаривать нам не довелось. К тому же, когда он явился, он плохо соображал от любви, а уж когда услышал, что мы дома, и вовсе от страха перестал соображать. Таким образом, я ушел, а его запер во дворе.

Ринуччо. Перед этим бледнеет история мессера Риньери из «Декамерона».^{182}

Джулио. Не успел я дверь запереть, подходит ко мне Джорджетто и, весь сияя, говорит: «Мессер Джулио, живо раздевайтесь и идите в комнату — мадонна Оретта вас ждет». «Не следовало бы и тебе усугублять мою боль», — говорю я ему. «Господь с вами! — отвечает он. — Я вам ее привел, идите к ней, только сделайте вид, что вы ее благоверный, и попробуйте ее приручить без лишних хлопот».

Ринуччо. И по-твоему, это хорошо — добиваться своего бесчестным путем!

Джулио. Я сбрасываю с себя платье служанки и вхожу, не вполне уверенный, что меня не заманили в ловушку. Не успеваю я переступить порог, как шею мою обвивают чьи-то руки.

Ринуччо. Все это, надо думать, происходило в темноте.

Джулио. Вот именно, что в темноте! Тогда я нащупываю лицо и, убедившись, что кожа нежная, чувствую желание заняться своим делом. Полураздетые-полуодетые, мы добрались до кровати, я совершенно сбился с панталыку, она говорила до того тихо, что я ничего не мог разобрать и, следовательно, не был уверен, мадонна Оретта она или нет, боясь, что Джорджетто привел мне другую женщину, и не осмеливаясь спросить: «Кто вы?» — либо сказать, чтобы она говорила громче; про себя же я твердил: «Если это мадонна Оретта, — что тем не менее представлялось мне невероятным, — я не хочу, чтобы она меня узнала».

Ринуччо. И тогда вы последовали примеру купцов, проверяющих товар на ощупь. Я угадал?

Джулио. Дело в шляпе. Мы можем сказать, что нам повезло. Только бы свистопляска не поднялась.

Ринуччо. Черт вас побери! Уж говорили бы за себя: мне повезло. Плакать не стану.

Джулио. Конечно, не станете, когда услышите, что торг будем вести сообща. Так вышло, что я действовал за вас. И насколько мне перепало в этот раз больше вашего, настолько в следующий раз вы отхватите больше меня — и мы будем квиты.

Ринуччо. Договоримся без всяких посредников. Рассказывайте дальше.

Джулио. Прошло уже немало времени с той минуты, как я возлег с ней, и боевой задор поутих, когда она, думая, что я ее благоверный…

Ринуччо. Ну да! Как будто нет разницы между возлежанием доктора и вашим! О, поверьте мне, мессер Джулио: ежели женщины этим не занимаются, то или потому, что не с кем, или случай удобный не подворачивается.

Джулио. Все может быть. Хотя я действительно думаю, что она думала, будто я ее благоверный, ибо учинила мне страшный нагоняй. «Ах, так, старый безумец! — шипела она. — Так? Дома мертвец мертвецом, а на стороне молодец молодцом! С кем это ты, по-твоему, услаждался? Ну-ка посмотри. Узнаешь? Кто я — мадонна Анфрозина или мадонна Оретта? Я направила по твоему следу лучших собак, а ты и не ведал. Таково дело, которым ты собирался заняться с комиссаром? Вот кого я так люблю! Вот из-за кого удерживаюсь получать удовольствие с другими, как это делаешь ты, изменник! Или, быть может, я не нашла бы с кем?»

Ринуччо. Еще как нашла бы! Тогда вам стало ясно, кто она?

Джулио. Да. И после того, как я дал ей выговориться, крепко держа, чтобы она из-под меня не вырвалась…

Ринуччо. Да ты бы ее и палкой не прогнал!

Джулио. Ей-богу, она хотела убежать.

Ринуччо. Убежала одна такая! А как насчет бабы, которая нехотя целого поросенка съела?

Джулио. Не знаю, что творилось в душе ее, но хорошо знаю, что когда я сказал ей, кто я и как ее люблю, она, сначала пытаясь вырваться, а потом умоляя отпустить ее, сделала все, дабы уйти. Я же, не желая, чтобы первый раз стал и последним, и удерживая ее, не допуская мысли, что вы не вернетесь, наговорил ей с три короба и убедил отдать вам и мне всю свою любовь. В мире и согласии мы пошли на новый приступ, дабы, когда вы вернетесь, вместе с вами посмеяться над вашим походом впустую; и в числе прочих приятностей мы имели то дивное удовольствие, что, пока мы пребывали вместе, старик во дворе ухал совой — черт его знает, что на него нашло.

Ринуччо. А кто его потом выпустил?

Джулио. Да никто. Он сам открыл — ковырял-ковырял в замке, тот поддался, и он выскочил, чем испортил нам все удовольствие. Ибо мы тотчас встали, оделись — и сюда, в расчете, что я успею водворить ее в дом раньше, нежели вернется он. Не вышло. Очень плохо — хуже быть не могло.

Ринуччо. Вы преувеличиваете, вот что я вам скажу. А теперь послушайте, что было со мной. Я выхожу из дома и, увидев полотенце в окне, отпираю дверь отмычкой и направляюсь в комнату, отпираю ее тем же способом, сбрасываю одежду и ложусь в постель.

Джулио. А в постели никого!

Ринуччо. Не спешите. Меня спрашивают: «Кто здесь?» Подделавшись под голос доктора, я ответствую: «Твой мессер Амброджо» — и придвигаюсь к молодому телу, уверенный, что это мадонна Оретта.

Джулио. И кто это был?

Ринуччо. Сестра мадонны Оретты, которая, как она мне поведала, пришла вечером, чтобы переночевать у нее, поскольку этак им сподручнее идти утром какую-то комедию в монастыре смотреть.

Джулио. А как она оказалась в этой постели?

Ринуччо. Сейчас скажу. Мадонну Оретту вызвала — так она думала — моя мать, предоставляя ей возможность застигнуть мужа на месте преступления, и ей нужно было уйти. На самом же деле ее вызвал этот негодник Джорджетто, чтобы отнять у меня и отдать вам. У мадонны Оретты с доктором есть, как вы знаете, трехлетний малыш, и поскольку он у них единственный, старик держит его в своей постели. Итак, мадонна Оретта должна была уйти, а чтоб не оставлять мальчонку одного, положила сестру в свою постель, дабы она за ним присмотрела.

Джулио. Ее ожидала славная ночка, и, думаю, она нуждалась в таковой не меньше, чем мадонна Оретта; ибо, по мне, ее муженек похож на доблестного рыцаря постели не более, чем мессер Амброджо.

Ринуччо. Само собой разумеется. Так вот, считая, что это мадонна Оретта, я к ней придвигаюсь и готовлюсь исполнить супружеские обязанности; она же, дикарка, отодвигается и говорит: «Ах, мессер Амброджо, оставьте, я не хочу!» И с этим «оставьте, я не хочу» захотела-таки, и я справил дело раз и другой.

Джулио. На здоровье! Но неужели она поверила, что вы мессер Амброджо?