152. БОРИС КОРНИЛОВ Из тьмы забвенья воскрешенный, ты снова встретился со мной, пудовой гирею крещенный, ширококостый и хмельной. Не изощренный томный барин — деревни и заставы сын, лицом и глазками татарин, а по ухватке славянин. Веселый друг и сильный малый, а не жантильный вертопрах, приземистый, короткопалый, в каких-то шрамах и буграх. То — буйный, то — смиренно-кроткий, то — предающийся греху, в расстегнутой косоворотке, в боярской шубе на меху. Ты чужд был залам и салонам, так, как чужды наверняка диванам мягкого вагона кушак и шапка ямщика. И песни были!.. Что за песни! Ты их записывал пером, вольготно сидя, как наездник, а не как писарь за столом. А вечером, простившись с музой, шагал, куда печаль влекла, и целый час трещали лузы у биллиардного стола. Случалось мне с тобою рядом бродить до ранней синевы вдоль по проспектам Ленинграда, по переулочкам Москвы. И я считал большою честью, да и теперь считать готов, что брат старшой со мною вместе гулял до утренних гудков. Всё это внешние приметы, быть может, резкие — прости. Я б в душу самую поэта хотел читателя ввести. Но это вряд ли мне по силам, да и нужды особой нет, раз ты опять запел, Корнилов, наш сотоварищ и поэт. 1960 153. САПЕРЫ Уже в Истории все даты, какие та дала война, а для саперного солдата еще не кончилась она. То вдалеке, то чуть не рядом, а то совсем под боком, тут, они немецкие снаряды из подземелий достают. И бережно, дыша помалу, с нерасторопностью своей несут их утром к самосвалу, как носят бомбы и детей. Мы оценить их подвиг тяжкий по справедливости должны. Снимайте шляпы и фуражки перед саперами страны. 1961 154. РОМАШКА Из всей земли исполинской взаправду, а не рисуясь, Америкою Латинской всё больше интересуюсь. Журналы всю ночь листая, вычитывая газеты, старательно собираю подробности и приметы. С мальчишеским прилежаньем, с монашеской верой в чудо далекие очертанья рассматриваю отсюда. При свете настольной лампы ты кажешься очень странной, чужая ночная пампа, таинственная саванна. Но вот я узнал впервые, что там по границам вспашки растут, как у нас в России, подсолнечник и ромашки. Мне выразить это трудно, но есть у земли желанье, чтоб сблизились обоюдно гражданские расстоянья. Поэтому эти строки тебе посвящаю смело, рязанский цветок далекий, ромашка Венесуэлы. 1961 155. КУБИНСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ Средь плантаций и нив весела гуахира, в этот день получив ключ от новой квартиры. Растерявшись, стоит, на глазах хорошея, и блистает-блестит светлый ключик на шее. Не таскать же в руке тот подарок артельный — пусть висит на шнурке, словно крестик нательный. Хватит спать на полах, по каморкам тесниться, копошиться в углах, на задворках ютиться! Не пришлось мне бывать там, где правили янки, но пришлось повидать чердаки и землянки. Он повсюду таков и везде одинаков, нищий быт батраков и ночлежных бараков. Обозлясь в тесноте, мы отчаянно сами все клоповники те сокрушили ломами. Мы развеяли стиль чердака и подвала. Только мелкая пыль, постояв, оседала. И умом и душой принимаю сугубо этот ключ небольшой — символ нынешней Кубы. Будто месяц из туч, тускло смазанный жиром, серебрящийся ключ от отдельной квартиры. 1961 156. ВЫ НЕ ИСЧЕЗЛИ Внезапно кончив путь короткий (винить за это их нельзя), с земли уходят одногодки: полузнакомые, друзья. И я на грустной той дороге, судьбу предчувствуя свою, подписываю некрологи, у гроба красного стою. И, как ведется, по старинке, когда за окнами темно, справляя шумные поминки, пью вместе с вдовами вино. Но в окруженье слез и шума, средь тех, кто жадно хочет жить, мне не уйти от гордой думы, ничем ее не заглушить. Вы не исчезли, словно тени, и не истаяли, как дым, все рядовые поколенья, что называю я своим. Вы пронеслись объединенно, оставив длинный светлый след, — боюсь красот! — как миллионы мобилизованных комет. Но восхваления такие чужды и вовсе не нужны начальникам цехов России, политработникам страны. Не прививалось преклоненье, всегда претил кадильный дым тебе, большое поколенье, к какому мы принадлежим. В скрижали родины Советов врубило, как зубилом, ты свой идеал, свои приметы, свои духовные черты. И их не только наши дети, а люди разных стран земли уже почти по всей планете, как в половодье, понесли. 1961 |
