Мальчик по зимнему полю
бежал из неволи.
Брел он в снегу по колено
от немца из плена.
Ночью от мамки отбился,
в лесу очутился.
После смертельной тревоги
не движутся ноги.
Лег на сугроб, как под свод,
под еловые ветви.
А в этот час Новый год
начинался на свете.
Чем пареньку
плохо под елью косматой?
Снег на еловом суку
как блестящая вата.
Звезд голубые огни
блещут на елках.
Ниткой они
привязаны к хвойным иголкам.
Заметь, снижаясь с высот,
как конфетти, зашуршала.
Так до сих пор Новый год
никогда не встречал он.
В хвойную глушь занесен
снегом-метелью,
смертный нашел его сон
под новогодней елью.
Снежный сугроб простоял
до весны на поляне.
С белой постели не встал
тот мальчуган и не встанет.
Это ведь вовсе не сказка —
правда суровая,
а если даже и сказка —
не старая, новая.
Сказка Великой войны
и метельной полянки.
Не королевич заснул там,
а сын партизанки.
Сын партизанки!
Хоть белою снежной пургою
был ты засыпан,
но смерть не властна над тобою.
Песней спилю я
эту большую
елину.
Посеребренный
трепет зеленый
на плечи вскину.
И понесу над собой
снежные ветки
от пятилетки одной
до другой пятилетки.
Из года в год
по отчизне Советов свободной
будет она хоровод
украшать новогодний.
В том она будет дворце
нашей Отчизны,
что возведут, славя труд,
сыновья коммунизма.
В те она будет года
в праздничном зале,
сны воплотятся когда
и исчезнут печали.
Люди на ель поглядят
и в строгом молчанье
вспомнят о мальчике том,
что замерз на поляне.
Память о нем
не в лесу будет жить,
а в народе —
праздничным днем
в новогоднем кружить
хороводе.
<1948>
Коммунисты — это слово крепче стали,
коммунисты — это слово как набат.
Маркс и Энгельс нам такое имя дали
в год рожденья наш — сто лет тому назад.
И хотя сто лет назад нас было мало,
вышли мы на первый бой, на смертный бой.
Мы копаем с песней яму капиталу,
пусть стучит земля по крышке гробовой.
Нет, не верим мы ни в бога, ни в молитвы.
И не знаем мы иных священных слов,
кроме лозунгов, сзывающих на битвы,
кроме песен, от каких вскипает кровь.
Поднялись мы в высоту, полны отваги.
Коммунизма даль, к тебе сердца летят!
Крылья наши — это огненные флаги,
гнезда наши — это камни баррикад.
Коммунисты никогда еще в бессилье
не роняли красных флагов боевых;
если падал кто, сейчас же флаги-крылья
поднимались за плечами у живых.
Стяг крылатый от сраженья до сраженья
по земле нас вел сквозь бурю, сквозь пургу.
Коммунисты! Это слово без волненья
я не мог произнести и не могу.
Коммунисты — это люди грозной силы,
поколенье бесконечное борцов.
Закалили в революции горниле
Ленин, Партия для боя, для веков.
Мы бессмертны, революции солдаты;
павшим в битвах снятся будущего сны,
у кронштадтских стен, в руинах Сталинграда,
обняв землю, спят земли своей сыны.
В грозных битвах мы не дрогнем от ударов,
до конца за наше дело постоим,
знамя красное бессмертных коммунаров
для полета нашей смене отдадим.
Так и я отдам в наследство — дар заветный —
жар борьбы, который в сердце берегу.
Коммунисты!.. Этот клич на бой победный
без волненья повторять я не могу.
Этим словом, самым верным, самым чистым,
самых близких называю не один.
Я хочу, чтоб назывался коммунистом
сын родной мой и родного сына сын.
С каждым годом всё сильнее над планетой
наше солнце разгорается во мгле.
Скоро будут называться — знаю это —
коммунистами все люди на земле.
<1948>
Смерть, ответь, как посмела ты
Сына взять себе моего?
Я ушедшее замыкал.
Он глашатаем нового был.
Все надежды я потерял,
Ужас кости мои пронзил.
Одряхлел я, стал стариком.
В сердце боль — горячей огня.
Горе длинным своим бичом
По глазам хлестнуло меня.
Всё обдуманно делал ты,
Не обманывал никого.
Был отважным и смелым ты
И удачливым оттого.
Смерть, ответь, как посмела ты
Сына взять себе моего?
Жил он вовсе не напоказ,
Умудреннее старца был.
Беспокоился он о нас,
Об оставшихся он грустил.
Дальнозорок, умен и смел,
Он судьбу свою точно знал.
Ей бесстрашно в лицо глядел,
Но от нас это всё скрывал.
Знал, что мало осталось жить,
Не хотел пугать никого.
То, что он не успел свершить,
В завещании есть его.
Двадцать семь! Только двадцать семь!
Сын мой, мало ты прожил лет…
Ведь известно разумным всем,
Что другого такого нет.
Не стремился к богатству он,
Лжи и чванства не признавал…
Он оставил свою семью,
На земле он недолго был,
Но короткую жизнь свою
Он познаньями удлинил.
Перед ним расстилалась ширь
Всех просторов и всех времен.
Крым, Россия, Кавказ, Сибирь —
Все пределы изъездил он.
Как комета с большим хвостом,
Появился он и исчез.
