119. НАСТОЛЬНЫЙ КАЛЕНДАРЬ Совсем недавно это было: моя подруга, как и встарь, мне зимним утром подарила настольный малый календарь. И я, пока еще не зная, как дальше сложатся они, уже сейчас перебираю неспешно будущие дни. И нахожу небезучастно средь предстоящих многих дат и праздники расцветки красной, и дни рождений и утрат. Сосредоточась, брови сдвинув, уйдя в раздумия свои, страны листаю годовщины, как будто праздники семьи. Редактора́ немало знали, — они подкованный народ, — однако же не угадали, что год грядущий принесет. Страна, где жил и умер Ленин, союз науки и труда, внесет, конечно, добавленья в наш год, как в прошлые года. Весь устремись к свершеньям дальним, еще никак не знаменит, уже в какой-нибудь читальне ученый юноша сидит. Сощурившись подслеповато, вокруг не слыша ничего, он для страны готовит дату еще открытья одного. Победы новые пророча в краю заоблачных высот, уже садится где-то летчик в пока безвестный самолет. Строители, работой жаркой встречая блещущий январь, внесут, как в комнату подарки, свои поправки в календарь. Уже, в своем великолепье, свободной радости полна, рвет перержавленные цепи колониальная страна. Отнюдь не праздный соглядатай, морозным утром, на заре, я эти будущие даты уже нашел в календаре. Я в них всей силой сердца верю, наполнен ими воздух весь. Они уже стучатся в двери, они уже почти что здесь. 1957 120. СТОЛОВАЯ НА ОКРАИНЕ Люблю рабочие столовки, весь их бесхитростный уют, где руки сильные неловко из пиджака или спецовки рубли и трешки достают. Люблю войти вечерним часом в мирок, набитый жизнью, тот, где у окна стеклянной кассы теснится правильный народ. Здесь стены вовсе не богаты, на них ни фресок, ни ковров — лишь розы плоские в квадратах полуискусных маляров. Несут в тарелках борщ горячий, лапша колышется, как зной, и пляшут гривенники сдачи перед буфетчицей одной. Тут, взяв, что надо, из окошка, отнюдь не кушают — едят, и гнутся слабенькие ложки в руках окраинных девчат. Здесь, обратя друг к дружке лица, нехитрый пробуя салат, из магазина продавщицы в халатах синеньких сидят. Сюда войдет походкой спорой, самим собой гордясь в душе, в таком костюмчике, который под стать любому атташе, в унтах, подвернутых как надо, с румянцем крупным про запас, рабочий парень из бригады, что всюду славится сейчас. Сюда торопятся подростки, от нетерпенья трепеща, здесь пахнет хлебом и известкой, здесь дух металла и борща. Здесь всё открыто и понятно, здесь всё отмечено трудом, мне все близки и все приятны, и я не лишний за столом. 1958 121. СПИЧЕЧНЫЙ КОРОБОК
По старинной привычке, безобидной притом, обязательно спички есть в кармане моем. Заявленье такое не в урок, не в упрек, но всегда под рукою — вот он тут — коробок. И могу я при этом, как положено быть, закурить сигарету иль кому посветить. Тут читателю впору — я на это не зол — усмехнуться с укором: «Тоже тему нашел». Ни к чему уверенья: лучше вместе, вдвоем мы по стихотворенью осторожно пойдем. То быстрее, то тише подвигаясь вперед, прямо к фабрике спичек нас оно приведет. Солнце греет несильно по утрам в октябре. Острый привкус осины на фабричном дворе. Вся из дерева тоже, из сосны привозной, эта фабрика схожа со шкатулкой резной. И похоже, что кто-то, теша сердце свое, чистотой и работой всю наполнил ее. Тут всё собрано, сжато, всё стоит в двух шагах, мелкий стук автоматов в невысоких цехах. Шебаршит деловито в коробках мелкота — словно шла через сито вся продукция та. Озираясь привычно, я стою в стороне. Этот климат фабричный дорог издавна мне. Тот же воздух полезный, тот же пристальный труд, только вместо железа режут дерево тут. И большими руками всю работу ведет у котлов, за станками тот же самый народ. Не поденная масса, не отходник, не гость — цех рабочего класса, пролетарская кость. Непоспешным движеньем где-нибудь на ветру я с двойным уваженьем в пальцы спичку беру. Повернувшись спиною, огонек, как могу, прикрываю рукою и второй — берегу, ощущая потребность, чтобы он на дворе догорал, не колеблясь, как в живом фонаре. 1958 Барнаул |
