126. ПЕРВАЯ СМЕНА Каждый день неизменно мимо наших ворот утром первая смена на работу идет. По всему тротуару и по всей мостовой… Тут и юный и старый, добродушный и злой. Здесь отыщет психолог и таких и сяких, только больше веселых, большинство — молодых. Нам тоска не годится, скукота не про нас… Я люблю эти лица в раннеутренний час. Деловито шагая, всем врагам на беду, пареньки истребляют пирожки на ходу. (Их девчонка с усмешкой — ей усмешка идет — прямо с белой тележки на углу продает.) Не смолкает — куда там! — молодой разговор. В этой смене девчата хороши, на подбор. Не ленивые дуры, не из жалких франтих: маляры, штукатуры — вот профессии их. Мне бы стать помоложе да вернуть комсомол — в эту смену я тоже, только б в эту пошел. Вот спешит крановщица, вот монтажник идет. Я люблю эти лица, этот русский народ. 1958 127. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЦИОЛКОВСКОМ В те дни, когда мы увлеченно глядим в занебесную гладь, я должен о старом ученом хоть несколько строк написать: напомнить о том человеке, что жизнь проработал сполна еще в девятнадцатом веке и в наши потом времена. Он путь пролагал без оглядки к светилам, мерцавшим во мгле, старик, в неизменной крылатке ходивший по нашей земле. Ах, сколько ума и старанья и сколько недюжинных сил еще в одиночку, заране, он в вас, корабли мирозданья, и в вашу оснастку вложил! Ему б полагалось за это (да некого тут упрекать) при запуске первой ракеты на месте почетном стоять. Ему бы, шагнув через время, войти, как к себе, в этот год и праздновать вместе со всеми ее межпланетный полет… Я знаю неплохо, поверьте, и спорить не думаю тут, что нету у гениев смерти и мысли их вечно живут. Я всё это знаю, и всё же сегодня печалит меня, что сам прорицатель не дожил до им предреченного дня. 1958 128. ЯГНЕНОК От пастбищ, высушенных жаром, в отроги, к влаге и траве, теснясь нестройно, шла отара с козлом библейским во главе. В пыли дорожной, бел и тонок, до умиленья мил и мал, хромой старательный ягненок едва за нею поспевал. Нетрудно было догадаться: боялся он сильней всего здесь, на обочине, остаться без окруженья своего. Он вовсе не был одиночкой, а представлял в своем лице как бы поставленную точку у пыльной повести в конце. 1958 Казахстан 129. НЕГР В МОСКВЕ Невозможно не вклиниться в человеческий водоворот — у подъезда гостиницы тесно толпится народ. Не зеваки беспечные, что на всех перекрестках торчат,— дюжий парень из цеха кузнечного, комсомольская стайка девчат. Искушенный в политике и по части манер, в шляпе, видевшей видики, консультант-инженер. Тут же — словно игрушечка на кустарном лотке — боевая старушечка в темноватом платке. И прямые, отменные, непреклонные, как на часах, молодые военные в малых — покамест — чинах. Как положено воинству, не скрываясь в тени, с непреложным достоинством держатся строго они. Под бесшумными кронами зеленеющих лип городских — ни трибун с микрофонами, ни знамен никаких. Догадались едва ли вы, отчего здесь народ: черный сын Сенегалии руки белые жмет. Он, как статуя полночи, черен, строен и юн. В нашу русскую елочку небогатый костюм. По сорочке подштопанной узнаем наугад: не буржуйчик (ах, чтобы им!), наш, трудящийся брат. Добродушие голоса, добродушный зрачок. Вместо русого волоса — черный курчавый пушок. И выходит, не знали мы — не поверить нельзя, — что и в той Сенегалии у России друзья. Не пример обольщения, не любовь напоказ, а простое общение человеческих рас. Светит солнце весеннее над омытой дождями Москвой, и у всех настроение — словно праздник какой. 1958 |
