СТАНИСЛАВ ЧУМАКОВ{246} ИЕРОНИМ МОРШТЫН{247} (ок. 1580 — ок. 1623) О Дороте Я и весел, и в охоте, Когда еду я к Дороте, Забываю о заботе, Лишь приеду я к Дороте, Восхитительны те гроты, Где сидел я у Дороты, Меркнет злато — я скажу, — Коль с Доротою лежу. Да и в целом, кроме чести У Дороты всё на месте. ЯН АНДЖЕЙ МОРШТЫН{248} (ок. 1620–1693) К трупу Ты был убит. Я — как и ты — убит. Стрелою смерти — ты, а я — любви стрелою. Бескровья — ты, я — бледности не скрою. Тебе — явь свеч, во мне ж — огонь сокрыт. Ты сверху тканью траурной покрыт, Я изнутри пленен был темнотою, Тебе связали руки, — я рукою Могу пошевелить, но цепью мозг обвит. Но ты молчишь, а я смолчать не смог, Лишен ты чувств, — от боли я страдаю, Ты — словно лед, а я в аду пылаю. Ты станешь прахом через малый срок, Что до меня… Увы, удел не светел: Гореть вовек, не обращаясь в пепел. Подружка Такая девушка душе моей любезна, Чтоб не шпионила, в дела мои не лезла, Пусть поворчит, но вовремя отстанет, Поняв, что и за мной ответ не станет. Пусть не играет слишком в добродетель, Не ангелы мы, Бог тому свидетель… Пусть будет в теле, понимает шутку, Пусть даст себя облапить на минутку. Ведь если будет чистой, боязливой, Тщеславной, богомольною, ревнивой, — Такую мое сердце не полюбит. Подумать страшно, — то жена уж будет! В разлуке Я раньше верил всей душой: Печаль разлуки небольшой — В духе Природы. Недолгий срок я продержусь, А заодно и наслажусь Благом утраченной свободы. Казалось, стрелам твоих глаз Сквозь даль, что разделила нас, Уж не пробиться, И пламя скрытое мое За сотни миль от твоего Не разгорится. Но вынужден признаться я: Вдвойне болит душа моя. К огню былому Прибавился огонь разлук, Источник новых страшных мук, Он пепелит меня, аки солому. Теперь не верю в глупый сказ, Что, мол, разлука лечит нас. Скажу иначе: Чем дальше солнце от меня, Тем больше от него огня, Тем оно жарче. Словно татарин, деру дав, Стремясь от рыцаря стремглав, Вдруг обернется И острая его стрела, Злобой языческой полна, В грудь християнскую вопьется, — Вот так и ты, собой маня, Смертельно ранила меня: Миг улучила И, обратясь ко мне спиной, Жестоко справилась со мной, Любви стрелою сердце мне пронзила. Коварства женского порок Теперь навеки мне урок. Я предлагаю: Немедленно ко мне вернись И спереди со мной сразись, — Не проиграю! Пропуск блядям из Замостья Зоська с Замостья, Баська с Туробина, Евка Звежинская, из Кшешува Марина, Четыре бляди, с девой старой в дружбе, Меняют дислокацию по службе. Оне служили, пока уд упругий От них, нижележащих, ждал услуги. Но вдруг, на жен законных сделав ставку, Вышестоящие списали их в отставку. Идут они домой, о чем и извещаю. Встречать их ласково отнюдь не воспрещаю. Но — как оплаченных давно и многократно — Использовать их можно и бесплатно. Изгнание блядей Прочь, бляди! Хватит члену моему! Теперь он должен ублажать свою жену. Официально предложить вам рад Искать иное бремя для услад. Или купить покрытый шкурой воз И влиться с ним в армейский наш обоз, Иль ярмарки и рынки объезжать, Или кухаркой у магната стать. Ведь ваша жизнь возможностей полна, А рассчитался с вами я сполна И на прощальной той ночной попойке Раскладывал вас на буфетной стойке. Какого ж дьявола? Уж я женат немножко! Прочь, бляди, прочь, и скатертью дорожка! СЕРГЕЙ ШЕСТАКОВ{249} РОБЕРТ ГЕРРИК{250} (1591–1674) Не люби Кто любви бежать привык, Мой, должно быть, ученик. От неё напастей боле, Чем хлебов созревших в поле. Вздохи, стоны, слёз поток — Все не счесть их, как песок. То огонь, то холод жжёт, Часты обмороки, пот; За ознобом жар, волненье — Вот любовников мученья. Трудно, — надо ль говорить, — Даме сердца угодить: Каждодневно, как луна, Переменчива она. Лжив, бездушен, вреден, зол Вожделенный женский пол. Меньше бы любить нам всем Или не любить совсем. |
