Король рыб Что мне в старых именах — Клочья, порванные криком. Лишь один бежит в волнах В моем смятенье диком. С ним качается беда, И подобно стону Уплывай король — туда, Брось свою корону! Но ржавым якорем прожгла Вязкий грунт корона. Шевелит лещами мгла, Как листами крона. Щука хищно залегла У промоин донных. Бродит колюшки игла В складках потаенных. Ну, король, а ну вперед, В салочки, как дети! Я неводом покрою грот, Неводом без сети. Я хочу тебя поймать, Как лоха форели; Будешь с жабами дремать На песчаной мели. Королевством станет плес В златоносном иле. Намывает рябь волос Ракушек к могиле. В глубине, где никого, Где только треск породы, Я оставлю тебя, лишь тебя одного, Над тобою сомкнув мои воды. ЭЛИЗАБЕТ ЛАНГГЕССЕР{187} (1899–1950) Правитель: Сатурн Сатурн — мужлан, его крутые бедра из злата, грязи, волосатой плоти, двенадцать месяцев — ненастье, вёдро — пекли, секли при полевой работе — крестьянский бог кладет итог глумленью и тревоге на годовом пороге. Сидит, молчит, под нёбом сберегает вкус лука и молочного початка, и пятерня ему напоминает, как был горох стручками замкнут сладко, а что теперь — следы потерь, озимые Цереры с надеждой, но без веры. Где ягоды шиповника имели бородки, опаленные жарою, мучнисто поспевали шишки хмеля, под мякотью плодов и кожурою — крепчала кость, белела ость — и, погружаясь в дрему, шло семя к чернозему… Ему казалось это справедливо, он серп вострил, а небеса смотрели, как он сдувает хохолки у жнива и пробует на вкус жерлянок трели, поспел ли злак, и пастернак, как налился по грядам, и плющик горьким ядом. Так почивал, от всех плодов вкушая, лущил скорлупы, стручья, веял жито, коробочки паслена разрушая, вдыхал умерших запах — ядовито кровь зацвела, вот пятна зла, озноб багровых далий, в кануны сатурналий. Он болен, на коварство негодует своих детей, которые отца, как сныть и первоцвет, перезимуют, когда себя изгложет до конца бог времени, о бремя, дни — глумленья и тревоги на годовом пороге. ИНГЕБОРГ БАХМАН{188} (1926–1973) Игра сделана Любимый брат, давай построим плот и поплывем в небесную страну! Любимый брат, нас груз перевернет, вот-вот пойдем ко дну. Любимый брат, мы чертим на листе страну, которой нет в помине. Будь осторожен, вон на той черте взлетишь на мине. Любимый брат, я желаю у черных осин быть привязанной и кричать, чтобы ты прискакал из смертельных долин меня выручать. Проснешься в кибитке, проснешься в шатре, как эмир, повсюду песок под ногами, как молоды мы, и как стар этот мир, не измерить годами. Не дай себя хитрым воронам павлиньим пером обмануть, нужда в простаках и простушках лишь там, где в обертках отсутствует суть и пенится видимость в кружках. Только тот победит, кто для сказочно-ветреных фей помнит слово, которое снегом порхает. Я признаюсь тебе: на одной из садовых аллей влажный след от него просыхает. Гудят наши ноги от многих и многих дорог, но, прыгая, легче терпеть, пока королевич с ключами в устах нас на высокий порог подхватит, и мы станем петь: Такое прекрасное время — проклюнувшихся семян! Если падали, станем крылаты. На саване бедных по дальнему краю цветы вышивает тимьян, печатью сургучной к письму мои губы прижаты. Мы спать идем, возлюбленный, окончена игра. На цыпочках. Рубахи ночные раздувает. А папа с мамой говорят, что призраков пора с последним нашим вздохом наступает. ВЛАДИСЛАВ РЕЗВЫЙ{189} ПЬЕТРУ КАКСАРУ{190} (ум. 1485) Песнь О злой судьбе, друзья, внемлите ныне песнопенью. Не знамо ни в былом, ни в вашем поколеньи, Чтоб не прияло сердце власти над собой. Я ввержен им во кладезь с лестницей худой: Взыскуя глубины, схожу по лестнице худой И подымаюсь, дабы вновь соприкоснуться с глубиной. Обрушилась стена, что строил я так долго. Безвинны мастера; беды истоки — в мягкой глине. Где камни я искал, там залежь мягкой глины. Обрушилась стена. Обрушилась стена; просело основанье; Безвинны мастера мои, но всё ж не выстояли камни. Где камни я искал, там залежь мягкой глины. Обрушилась стена, что строил я так долго. Обрушилась стена; ее мне строить снова, Сменить ту землю, где худа основа. Но землю кто сменил, тот сменит и планиду. Пласты земли не однородны с виду Бела, черна, красна, желта землица. И оттого растет желанье отстраниться. |
