ИРИНА ПОЛЯКОВА-СЕВОСТЬЯНОВА{169} РУБЕН ДАРИО{170} (1867–1916) Новый год Полночь вдруг вратами славы распахнулась. Час чудесный! Он, Святой Сильвестр, в сиянье золотистом и жемчужном! Вчетвером его выносят ангелы, за трон небесный Взявшись дружно. Магов царственных прекрасней. Как блестит его тиара! Яркий Сириус сверкает, и Арктур, и Орион. Перстень сделан столь искусно — взял его другому б в пару Соломон. Плащ в алмазах! И Голконда ярче в дар не посылает! Диамантами осыпал ноги Ковш ему, гляди! И божественной подвеской — чудно Южный Крест пылает На груди. К Кораблю идет понтифик, что сверкает на Востоке. Там Январь-завоеватель гордым шагом подступает. Стрелы декабря иссякли — и аврора искр потоки Рассыпает. С берега неутомимо целится Стрелец огромный, Вечность перед ним — загадка, дна увидеть не дано. Держит он холодный Полюс, где Зима лежит короной, Новой сущностью наполнил моря синее руно. Дюжину колчанов дарит Вечность царственной рукою Каждый год. Часы, как стрелы, с тетивы Стрельца слетают. Победитель, он над тенью, над бездонностью покоя Вырастает. Под гигантским силуэтом души мчатся на свободу, И любой души загадка в алом трепете слышна. Перепончатые крылья шелестят по небосводу — Промелькнув летучей мышью, с громом мчится Сатана! О Святой Сильвестр! Пока что Сатане дороги нету — Зодиак сияет чистый, Ватикан небесной тверди, Хор хвалебный распевает миру гимны и мотеты О бессмертьи. Молится Святой и смотрит на Корабль. И в то мгновенье Царь-Январь нисходит гордо, Тетиву понтифик держит — и несет благословенье Дланью твердой. Три волхва
Я — царь Гаспар. И ладан — дар мой скромный. Прекрасна жизнь! — вот речи заключенье. Бог — существует. Он — в любви огромной. Да сбудется Звезды предназначенье! Я — Мельхиор. И смирны дух витает. Бог — есть. Он здесь, он — блеск дневного света! Грязь на подошвах белым расцветает, А радость — меланхолией одета. Я — Бальтазар. Вот золото в подарок. Бог — есть, большой и сильный — вы поверьте. И та Звезда, чей свет так чист и ярок, — Да воссияет в диадеме Смерти! Правители великие, ни слова! Любовь ликует, праздник вас встречает. Свет сотворив, Христос приходит снова — И Жизни цвет главу его венчает! РАЙМУНДО КОРРЕЙА{171} (1859–1911) Кавалькада Глухая ночь. Дорога под луною. Звук долетел — далекий и неясный. Всё громче он! И — кавалькадой страстной Охотники промчались предо мною! Они домой спешат порой ночною С трофеями — смешливы, громогласны, Но трубный глас тревожит мир напрасно — Беспечна ночь и дышит тишиною! Вдруг ожил лес, и всё пришло в движенье. Всё ближе звук, всё громче нарастает — И в сердце гор уходит, затихая. И — тишины внезапное вторженье. Лишь чистотой белесый свет блистает. Безлюдный путь. Луна. И ночь глухая. Геспер Ночь снизошла и синью охватила Спокойный мир — осенний, присмирелый. И озарил всё небо нежно-белый Свет Геспера. Печальное светило! Вдруг искорка на куполе застыла Монастыря. Восторженно, несмело Взор к небесам из кельи отсырелой Печальная монашка обратила. О Геспер, ты — весь в белизне нетленной! Вы, тучи, что спешат по небосклону! Что ж долог взор тот — в глубину Вселенной? И где другой, на Землю устремленный, Тот, что сейчас, на сей планете бренной Отыщет взор монахини влюбленной? АЛБЕРТО ДЕ ОЛИВЕЙРА{172} (1859–1937) Забытая перчатка Один лишь раз дала судьба лихая Коснуться мне руки той белоснежной. Я одинок. Вихрь жизни, громыхая, Нас разлучил и раскидал небрежно. И как цветок я гибну, засыхая, Над сундуком, что дар хранит прилежно. Лишь аромат изысканный вдыхаю Оставленный мне в дар рукою нежной. И лилии душа в одно мгновенье Прольется вдруг из чаши наклоненной. И нет меня — лишь прах, в земле сокрытый. О! Чувствуя руки прикосновенье, Сумеешь ли, живым теплом плененный, Понять тоску перчатки позабытой? Форт Старинный форт. Та ветхая оправа Хранит эпох скупое подношенье — Там кактус свой цветок зажег кровавый, И скудный мох — расщелин украшенье. Храня покой, стоит на возвышеньи. Не раз спасал он город от расправы. Быть может, цель ясна — и в предвкушеньи Сей замер страж, выносливый и бравый? Он в час ночной безмолвно созерцает — Луна полна и сбросила одежды, И серебром во мгле звезда мерцает. Он — как свеча, что бодрствует над тенью. И дарит лишь луна ему, как прежде, И поцелуй, и слезы, и смятенье. |
