АЛЕКСАНДР ЛУКЬЯНОВ{137} РОБЕРТ ГЕРРИК{138} (1591–1674) Волосам Юлии, покрытым росой Прядь Юлии в росе — Что блесток блеск, Как тронул листья все Росистый плеск, Иль блеск в очах моих, Когда лучи Свет, отраженный в них, Несут в ручьи. К Электре (IV) Улыбки не прошу я, Лобзания боюсь, Не то я возликую, И даже возгоржусь. Ведь самое большое, Что я исполнить мог, — Поцеловать с тобою Игравший ветерок. К соскам Юлии Ты созерцал с восторгом смелый Взгляд алой розы среди белой? Иль вишню с грацией двойной В тычинках лилии весной? Иль проблеск миленького лика, Что в сливках прячет земляника? Или роскошный красный лал Сквозь гладкий жемчуга овал? Лишь этим прелестям близки Ее точеные соски. Купидон Уж не цыган ли Купидон? Назойливо хватая Меня за локоть, клянчит он: — Дай руку, погадаю. В ладонь уткнулся, балагур: — Здесь ждет тебя удача, Ты будешь зваться Принц D'Amour С полгода, не иначе. Смеюсь я: — Душу не трави! В пересеченье линий Я никакой не Принц Любви, Хоть Принц Поэтов ныне. Похвала женщинам О Зевс, пусть смерть ко мне придет, Коль оскорблю весь женский род. Уверен я, у естества Нет лучше женщин существа. ЭДМУНД УИЛЬЯМ ГОСС{139} (1849–1928) Эрос В лесу блуждал я очень странно, Вдруг вижу — темная поляна, И бог любви на ней. Лежали рядом лук и стрелы, Рука прекрасная белела В листве, среди корней. Под аркой веток сон желанный Его объял в тени каштана. Уста его краснее розы, Нежнее трепетной мимозы, Они чистейший мед. Вокруг святого рта жужжали Златые пчелы, что желали Пить сладость без забот. Для них сей мед — влюбленных грезы — Вкусней нектара туберозы. Купание Прикрыв ладонью розовый сосок, Чтоб дрожь унять, свою боязнь измлада, Лисидика нырнула, и прохладой Пылающую грудь объял поток. Обыскивает желтый мотылек Ей розы в волосах, летя из сада, А бриз проник сквозь полога преграду В ее для сна священный уголок. Она лежит в нем, нежная, как пена Из лепестков, покрывших вод кристалл. Что за виденье сон ей ниспослал? Вчерашнюю она узрела сцену, Когда под кровожадный крик арены Сраженный гладиатор умирал. Лютня, найденная в саркофаге Когда с миндалевидными глазами И с лотосом цветущим в волосах Рождали девы страсть в мужских сердцах Звучаньем струн, то были там богами Все твари, и стонал Мемнон утрами, От бурь любви Бубастис пал в песках, И к черным грудям Пашт несли в руках Просители свой дар пространству в храме! В Египте пела лютня та. Мертва Неистовая страсть, мертво искусство, Что дарит нам гранит спокойных поз. Лишь эта птичка звонкая жива, И, как тогда, терзать готова чувства, Как будто смуглый раб ее принес. Мадонна в музее Антверпена, подписанная J. F. В Сквозь даль веков чуть слышны гром жерла, Напевы труб, и медный лязг, и звоны, Где Карл VII построил бастионы, Лишь Франция оружие взяла. Забыли мы тот подвиг и войну, Что древности героев возбуждала, Завоеваний сделавших немало, Не ценим тех, кто бился в старину. Но чувства наши трепетны, когда (Спасибо, Жан Фуке!) мы несравненной Аньес Сорель разумный видим лик И чистый дух, и слышим сквозь года, Как падает слеза в тиши вселенной Над гробом, где король печально сник. АЛЬФРЕД ДУГЛАС{140} (1870–1945) Impression de nuit (Лондон) О, сколько драгоценностей в Столице! Как на ее груди их ряд лучист! Рубины, изумруды, аметист. Как много глаз с того колье глядится Во мглу небес, и лампы вереницей Затмили звездный свет, что золотист, А в зеркале болота, серебрист, Остался лунный лик — в своей темнице. Столица — ночью: грудь ее в огнях, Пронзивших башни в море черноты. Она дрожит, и вздох я слышу гулкий. Ее глава — в тиаре, второпях В мозгу проходят люди сквозь проулки, Как мысли… Лампы — блеклые цветы. |
