ЕЛЕНА ТВЕРСКАЯ{219} ТОМАС ГАРДИ{220} (1840–1921) После меня Когда Время захлопнет за мною дверь, жизни дрожь уняв, И Май-месяц крыльями листьев всплеснет опять, Нежными, тонкими, словно шелк, — скажут ли про меня: «Он-то умел подобное замечать»? Если в сумерках это случится, когда, как ресницы взлет, Ястреб беззвучно над тенью своей скользит Вверх, на изломанный ветром сук, — может, кто вздохнет: «Ему-то, верно, был знаком этот вид»? Если я уйду теплой ночью, мягкой как мотылек, Когда ежик крадется, страшась пути своего, — Кто-нибудь, может, скажет: «Жалеть малых сих он мог, Но немногим сумел помочь, и вот — нет его». Если узнают, что я ушел, когда выйдут смотреть В звездное небо в зимний вечерний час, Будут ли думать те, кто меня уж не встретит впредь: «Вот у кого на такие дела был глаз!» И скажет ли кто-нибудь, когда погребальный звон, Прерванный ветром, снова начнет звучать, Так, словно это новый колокол: «Он — Он-то умел подобное замечать»? УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН{221} (1907–1973) «Не понимая, почему запретен…» Не понимая, почему запретен Был плод, не научивший ничему Их новому, досаду скрыв, как дети, Не внемля ни упреку, ни уму, Они ушли. И память тут же стерла Воспоминанья. Стала им ничья Не внятна речь: ни псов, вчера покорных, Ни сразу онемевшего ручья. Мольбы и брань: свобода так дика! При приближеньи зрелость отступала, Как от ребенка горизонт, пока Рос счет крутой опасностям и бедам, И ангельское войско преграждало Обратный путь поэту с правоведом. Осенняя песнь Листья падают — не счесть. И лугам не долго цвесть. Няньки вечным сном уснут, Лишь колясочки бегут. Шепотком соседский рот Нашу радость отпугнет, В ледяной ввергая плен, Так, что рук не снять с колен. Сзади толпы мертвецов К небу обращают зов, Буки вытянув свои Пантомимою любви. На охоту чередой Выйдут тролли в лес пустой. Соловей, как сыч, смолчит, С неба ангел не слетит. Впереди величьем стен Высится гора Взамен, К чьим прохладным родникам Не припасть живым устам. Блюз беженцев Десять миллионов в городе моем. Кто живет в покоях, кто — и под мостом. Но места нет для нас, мой друг, но места нет для нас. А была когда-то и у нас страна. Посмотри на карту — вот она видна. Но нам туда нельзя, мой друг, но нам туда нельзя. Там растет у церкви старый тис прямой, Он как новый — каждою весной. А старый паспорт — нет, мой друг, а старый паспорт — нет. По столу ударил консул нам вослед: «Вас без документов всё равно что нет». Но мы еще живем, мой друг, но мы еще живем. В паспортном отделе нам указали дверь: «Через год придите». А куда теперь? Куда теперь пойдем, мой друг, куда теперь пойдем? Я пошел на площадь, речи там ведут: «Дай им только волю — хлеб наш украдут». Они это про нас, мой друг, они это про нас. Будто гром грохочет в небе в эти дни: Это Гитлер грянул: «Пусть умрут они!» Ведь это он о нас, мой друг, ведь это он о нас. Видел я в жилете пуделя вчера, Видел, в дом пускали кошку со двора. Евреи — не они, мой друг, евреи — не они. Вниз пошел на пристань, видел, как на дне Вольные гуляли рыбы в глубине, Всего в пяти шагах, мой друг, всего в пяти шагах. Проходил я лесом, слышал на ветвях Птиц, аполитично свищущих в кустах. Куда им до людей, мой друг, куда им до людей! Тысячеэтажный мне приснился дом, Тысяча дверей и окон было в нем, Но нашего в нем нет, мой друг, но нашего в нем нет. По пустой равнине, где снега метут, Тысячи солдат вперед-назад бегут: За мною и тобой, мой друг, за мною и тобой. Shorts В драку лезь, на бой иди И героя победи; Льва поймай, плюнь с высоты; Кто поймет, что слабый ты? У прирожденной сиделки родня Больше болеет день ото дня. Изменяет мне терпенье В моих личных отношеньях: Мало в них хорошего И стоят мне недешево. Я за свободу стою, ибо цензору не доверяю. Сделавшись цензором сам, о, как я стал бы суров! Когда здоров он или рад, Она ему устроит ад, Но встанет каменной стеной, Когда он слабый и больной. Иных, не внемлющих уму, Их действия погубят; Иные гибнут потому, Что действовать не любят. Пусть в почет войдет навек Вертикальный человек, Всеми чтим и так тотально Человек горизонтальный. Частный тип В публичном месте Выглядит скорей на месте, И милей, сказать по чести, Чем чиновник в частном месте. Птичьи беседы всегда Сообщают так мало, Но так много значат. Из всех зверей Лишь человек имеет уши, Не выражающие чувств. В минуты радости Все мы хотели б иметь Хвост, чтоб вилять им. Стыд старения Не в том, что желание гаснет (Кто сожалеет о том, в чем ему нету нужды?), — а в том, что нужно сказать другому. Девиз тирана: Всё, что Возможно, — Необходимо. Красота, проходящая мимо, Еще восхищает его, Но он больше не должен Оборачиваться вослед. Судит ли нас Господь По тому, как мы выглядим внешне? Подозреваю, что да. Сегодня две песни просились, чтоб я записал их: Прости, уже нет, дорогая! Прости, мой дружок, еще нет! В зеркало смотримся мы, чтоб дефект отыскать исправимый, Неисправимые нам слишком известны и так. Бог не вяжет узлов, Но может, если попросят, Легко развязать их. Мечта поэта: быть Как сыр — местным, Но ценимым в других местах. |
