ВАЛЕРИЙ ВОТРИН{32} ФИНЕАС ФЛЕТЧЕР{33} (1580–1650) Божественный друг I Я ль, Господи? Твой взгляд, Глагол Твой — неужели мне? Слова любовь сулят? Ужель душа моя в огне Сих взоров страстных, этих жарких глаз? Что? В круг меня объятья заключают? Я ли трудов Твоих алмаз? Глум чужд Любви, чист Правды глас. О, как дрожу я: веру страх сменяет: Я б верил, но нет сил: страсть эта изумляет. II Вот, черен я как ночь, Как ад; чернее меня нет. Твой блеск не превозмочь; Светило — тень Твоя; но свет Живет ли с тенью? Движутся ль навстречь? Ей! тьма Ты, я же свет, — луч сможет мой Мглу Твою адскую прожечь. Веди со мною только речь. Я маем делаю декабрь сырой, Дай Твою ночь — я обращу ее зарей. III Я мертв и погребен, Склеп мой, взгляни, — во мне самом, Трудягою рожден, Я сам себе служу рабом. Свобода, жизнь, — но вольности ль любить Неволю, смерть? Сам вольность я — сцепил, Чтоб расцепить, с собой скрепить: Мое ярмо легко носить. Погибшая душа, родник Твой хил: Со мной почий, чтоб жить; я жить в Тебе почил. Литания Лейтесь, слезы, долу, Влагой станьте росной Сим стопам, что с вестью К нам сошли с Престола: О спасеньи, очи, Плачьте души косной; Только лишь о мести Плачут горько золы. Потопите все мои Лжи и произволы; Боже, виждь сквозь слезы Грех мой, глядя долу. ДЖЕЙМС ТОМСОН{34} (1834–1882) Ночь В ночи раздался крик: «Где солнца блик? Смогу ль теперь Войти в Неба дверь? Я средь личин Брошен один!» — В ночи раздался крик: Туман бледнолик, Привиденье-луна, Внизу — морок сна Темной, стылой земли В душной пыли. В ночи раздался крик: Он в уши проник, Сильней зазвучал — Потом вдруг пропал, Словно звезда В мрак, никуда. В ночи раздался крик: Не подмигнул блик, Не прозвучал звук, Только вокруг Трепет земли, — И замер вдали. ДЖЕРАРД МЭНЛИ ХОПКИНС{35} (1844–1889) К изображению св. Доротеи Доротея и Теофил С корзиной, выстланной травой, Я так легко скольжу. Все вздох задерживают свой, Когда я прохожу. Там, на дне, в зеленой снасти — Обещанье горькой сласти. Посмотри на лилий цвет, Нет их в царских цветниках. Вот айва, когда нет, Нет айвы нигде в садах. Нет, ведь деревья не цвели, Зима во всех концах земли. Но эти плоды с юга, Где холод — быль иных времен. Росы бубенчик в мальве с луга Так уж закален? Земель тех звездных он краса, Звезда ли то, роса? Плод айвы ль в ладонь упал? Нет, зрелая луна. Мальвов цвет ее увял В вечернем небе. — Не видна? Уж зашла, душа? — Ни слов, Ни Дороти, ни цветов. Как мне сказать о нем? Милость ли то — его, ее? Извещенье ль посланцом Выдано твое? Твой договор не совершен — И вдруг пропала без препон. Ушло туда, где вечный свет, Но здесь приобрело свой спрос: Еще в душе свеж чуда след, И равномерен чуда рост. О ликованье! Слез из глаз Поток, пока жив чуда час. В крови бесстыдное стило, И порчи полн приказов гнет. Из кривого мира зло С ветвью сей навек уйдет. Проконсул! — Где Саприций мой? Вот христианин здесь другой. Первое причастие горниста Солдатик Горн из казарм (за горкою они Вон) — горнистик: мать с гор ирландских, отцом — Англичанин по крови (в нем Лучшие черты их, как ни поверни), В тот день, по моем визите позднем, спустился в наш он дол, Блага снискавши, коим его я обильно Оделил посильно, — Итак, к первому причастью в тот день он пришел. В красном мундире колени склонил. Был вынут из шкафа Христос — поспешить Отрока возвеселить! В легкой облатке — средоточие Его сил. Приими! Вашими, благие, будь Дарами, о небеса, осыпан — сердцем отважным; Словом бесстрашным; Юностью и чистотой, что мужества суть. Ангел-хранитель грозный, суровый, Срази вразей злобных, спеши на подмогу; Шагай, ратник, с ним в ногу; Придай дням его жизни порядок толковый. Как сердце мое там ликует, когда они, Ловки и ладны — мои ученики, Как персик спелый мягки, Стремят к лучшему своевольно упорству сродни! Ступать мне, стало, стезею отрады Долго еще, и перед Ним заслуга В том, что был я прислугой И пайку Христову выдавал солдату. Не всё, нет, совсем не всё так бередит Нас: цветопад цветущей юности в предвестье Награды в том месте, Царстве, где Владыка-Христос царит. За работу смелей, елей священный! В ход чары, чуры, заграду злу, Клеть для любви в души углу! Да не увижу его и досады мгновенной, Что чаяньем чезнет, отчего — подъем, Однажды заприметить броский багрец, В кровавых каплях венец, Гллахада Господа. Хоть идет путем Дитя это предначертанным, и не мне Стенать; но не пойдет ли дурной стезей, Возвращаясь в край свой? — Воля на то Господа, я в стороне; На слове печатном доводы воздвиг, Что потрясут непреклонные своды, едва Мои замолчат слова; Загодя, но всё же — пускай небеса услышат меня вмиг. |
