ЮЛИЯ ТЕЛЕЖКО{222} АЛБЕРТ ВЕРВЕЙ{223} (1865–1936) Художник «В душу мою посмотри: упоенье Светом, и цвета безудержный пир. Нет ничего, но тут скрыто движенье, Сущность вещей и тумана — и мир. О, что за бури огонь расщепляют, О, столкновенья и снова — простор. Линий, что бездну как нож рассекают, Круговоротов свистящих напор. Всё это — тайны небес и земного: Рядом с эфиром соседствует прах. Корчится мрак, и рождается снова Искристый свет на небесных лугах. Полюса оба столкнулись во мне — и Взрыв, как кузнец, их расплавил в одно. Передо мной не меандры, скорее Молний зигзаги влетают в окно. Что мне с того, есть ли ясность у формы, Техника так ли была хороша. Здесь на холсте чудеса, а не нормы, Глядя на них, холодеет душа. Чудо чудес: колдовское движенье Зримой Вселенной, чья тайная цель — Нас разрушать, чтобы ни на мгновенье Не прекращать перемен карусель. Жизнь — как поток, в нем Вселенная тает, Смесь и смятенье палитр и основ. И вместе с нами она исчезает, Став напоследок туманнее снов. Вот наша сущность — из света и глянца, Где и движенье, и форма прейдет, — Та, что сумбуру извечного танца Статику вряд ли когда предпочтет». К Уильяму Блейку Виденья знавший и запечатлевший тень их Пером иль кистью на бумаге иль холсте, Их форму — в цвете, а их суть — в стихотвореньях, Прекрасные иль нет — тысячекратно те. Ты был подобно всем нам; страсть, что ты боялся, Была ничем иным, как жжением огня, Что и из мрачных бездн, и в небесах являлся, К высотам Творчества вслед за собой маня. Ты отказался взор поднять в иные сферы Иль опустить, чем на своих фантазий шквал, И слово странное иль образ — лишь примеры, Как ты, толмач Его, Его нам воспевал. Как вьется линия и речь, и человеку — Судьбе, запутанной у случая в сети, — Легко понять себя, узрев видений реку, И к Царству своему на ощупь путь найти. То Царство в нас — твое, его ты провозвестник. Воображеньем звать его: Дух всё творит Его рукой, оно — Его чудесный крестник, Но Разум судится, сужает и дробит. Сей западни бежать! Одна Любовь спасает, Всему рожденному сполна себя дарив, Лишь косное она и старое бросает, Тем Отрицателя Природы усмирив. Как сеял тот росток в душе твоей смятенье! И не в одной твоей — им полон род людской, Сквозь мифы и мечты, чье пышное цветенье Плоть обрело в строках, придуманных тобой. Под этим куполом, осмеянный примерно, И даже лучшими, кто труд твой вздором мнил, Работал с женщиной бок о бок ты, столь верной, Сколь верен творчеству был сам, — и снова жил. Когда же иногда, свои открыв виденья Во всей их глубине и полноте, ты спесь Услышал: «Где видал ты эти откровенья?» Показывал на лоб и отвечал всем: «Здесь!» Здесь, не в миру, что сон, обман и серость быта Тому, кто мир как факт, а не как символ знал. Здесь, в нашем Царстве, что для каждого открыто, Природы символ здесь самим Искусством стал. Пророк Искусства; что есть лик Воображенья, Чье выраженье — Жизнь, Ее ж водитель — Дух Послал Любовь, что, сняв с Природы украшенья, Всё изменила в ней, замкнув Творенья круг. Как стал ты тих в конце и кроток перед Богом, Лежал, и ждал, и пел — светло, до хрипоты, Как будто чтоб узнать смогли там, за Порогом, О том виденьи, что последним видел ты. Ты пел! Так хорошо, она ж, любя, рыдала, И ты: «Любовь, не плачь, то спето Им одним!» Да, то был Бог опять, чья песнь в тебе звучала. Мы были с ним, уйдем к нему, пребудем с ним. К Новалису В душе ты жаждой смерти жил, И всё же был великий Дух. Но боль тогда ты центром мнил Вселенной, к ней лишь не был глух. Тогда был сон и смерть — покой, Вокруг чего вращался мир, И крест, овеянный тоской, Был ближе, чем веселый пир. Тогда ты на борту стоял И в бледном свете с корабля В ответ ребенку помахал, Сбегая в дальние края, Не медля, чтобы солнца луч С зарей не погасил твой пыл, В виденьях среди мрачных туч Найдя тот образ, что манил. Тогда надеялся — придет Смелее, чем дитя, одна И за собою поведет Тебя, словно слепца, — Она. Туда, где, словно на плацу, Наук чудесные стволы Склоняли к твоему лицу, К твоим стопам свои главы. Завороженный, шел в тиши, Не ведая, что ешь, что пьешь, Но, зная, что всё слышишь, и Уверенный, что всё поймешь. Пока бушующий поток Тебе не преграждает путь. Ты входишь, но сбивает с ног, И чувствуешь, что стал тонуть. «На помощь!» — ты кричишь, и вот Ты думаешь, что смерть близка, — На берег из бурлящих вод Тебя кладет чья-то рука. Там мир был ясен, как алмаз, Себе подобен, объяснен, Собой любующийся глаз, Кому естественность — закон. Ты говоришь: «То — Смерти лик Или за Зеркалом Оплот, Тем, что владеет каждый миг Любым, кто дышит и живет? Иль это — Жизнь, и всё, что мы До этих пор за Жизнь сочли, Распадом было, полным Тьмы, Всё истлевающей Земли?» И с этих пор ты понял Мир, Где всё преходит с быстротой. Ты видишь, как один шарнир В часах цепляет за другой. Тебя научат, что звезда, Одна взошедшая в зенит, Светить не сможет никогда. Крутовращенье объяснит, Что кровь, а в Космосе — эфир — Явленье — неслучайное — Свой, полный постоянства мир, Безмерный, как всё тайное. И ты забыл, что Все и «я» — Всё ж призваны отдельно быть. Так жизнь закончилась твоя, И станешь ты в других светить. |