Кристиан Розенкрейц — легендарный основатель учения розенкрейцеров. Завещал вскрыть свою могилу много лет спустя после своей смерти. Основу учения розенкрейцеров составляло некое тайное знание; в частности, им приписывали способность всеведения, изобретение особого, выражающего суть вещей языка. Один из символов доктрины — черные розы на фоне андреевского креста.
МАКСИМ КАЛИНИН{72} ЮДЖИН ЛИ-ГАМИЛЬТОН{73} (1845–1907) Белла Донна — Данте (1256) Мне грезилась, что на спине орла Парила я в полете небывалом И вознеслась над гибельным провалом, Где мертвые кишели без числа, Как волны моря, что накрыла мгла В предвестье бури смутным покрывалом, Дыханье Бога налетало шквалом И волны боли по нему гнала. Взлетали в небо стоны несказанны, Но взвился мой орел над морем бед Туда, где небеса обетованны, Господня града зрится силуэт И не смолкают громкие осанны. И в этот миг ты родился на свет. Леонардо да Винчи о своих змеях (1480) Люблю смотреть как ползают они. Верней, струятся, словно кровь из раны. Окраска их сулит глазам обманы, Различная на солнце и в тени. Живые арабески, в оны дни Какие разбудили вас арканы? Так водяные зыблются барханы В пустынном море, гиблом искони. Я голову Горгоны вижу ясно, Как только просвистело лезвие Меча, лицо — бледно, оно — ужасно, А у висков — змеиное витье, Гадюки изгибаются, напрасно Пытаясь оторваться от нее. Лука Синьорелли своему сыну В ушах моих стоял зловещий гул — Внесли тебя, зарезанного в драке. Сглотнув проклятья уличной клоаке, Я в сторону кровати пальцем ткнул. С тебя рубаху медленно стянул, Угадывая смерть в кровавом знаке, И рисовать принялся в полумраке Твое лицо — без тени возле скул. Я до утра трудился, поелику Святому или ангельскому лику Придам твои прекрасные черты. И на стене могучего собора, Под гимны несмолкающего хора, На многие века застынешь ты. Капитан Кидц своему золоту (1701) Не отпускает золото меня. Был сон — всё, что награбил я когда-то Собрали до последнего дуката И привязали с помощью ремня На шею мне и — в воду, смерть чиня. Тону и вдруг: «Хватай его, ребята!» Вся шайка до последнего пирата Лежит на дне. Закрылась западня! Что ж, вечный страх сильней, чем вечный голод. Пускай другие мой отыщут клад И сами понесут под сердцем холод. А я взлечу в пространство, где кричат Ночные птицы, бродит месяц, молод, И стану слушать шарканье лопат. РОБЕРТ ГРЕЙВЗ{74} (1895–1985) Падение Навуходоносора Шествуя мреющим садом под солнцем скупым, Хмурился царь вавилонский словам Даниила. Струйки тумана с земли поднимались, как дым, Разум царя белой сетью украдкой накрыло. Из-за того, что в груди бьется сердце-орел, Из-за того, что до манны небесной он лаком, Из-за того, что в желаньях он звезды обрел, Царь был повержен на землю, где ползал и плакал. Золотом брызнуло солнце сквозь вязкий туман, Плесень стряхнула с листвы, сладкой гнилью дышавшей, Белую сеть совлекла, но, безумием пьян, Царь не поднялся с земли, сына к лону прижавшей. Мощный владыка, ни перед какою бедой Древко спины не сгибавший, как зверь бегал ныне На четвереньках, по грязи возил бородой. К небу взлетела зловещая птица гордыни. Был отлучен от людей. Не во сне — наяву К скотским стадам прибивался с большими рогами. Воду лакал из ручья. Рвал зубами траву. В гневе — рычал. Дикий взгляд не поил небесами. ДИЛАН ТОМАС{75} (1914–1953) Найдет лазейку свет… Найдет лазейку свет Во мгле, а на безводье воды сердца Верны луне; И светлячок в глазнице привиденья, Осколок дня, Ползет по кости сквозь намек на плоть. Свеча меж бедер жжет, Юнит и сеет семя вековое; Как яблоко, В соседстве тусклых звезд плод человека, Над пустошью Лоснится спело глянцевитым боком. Рассвет клубится на Задворках глаз, от полюса макушки До пальцев ног Струится кровь; на яркий блеск слезы Из-под земли Бьет ключ, как на кивок прута из ивы. Ворочается ночь В своей берлоге сгустком смоляным, День сушит кость; Живьем сдирает рубище с зимы В пустыне вихрь, И вешних дней плева свисает с век. Отыщет ходы свет В места, где мысли пахнут под дождем, Где умер смысл И таинства земли сквозят в глазах; Выстреливает кровь В лик солнца над останками рассвета. |
