АЛЕКСЕЙ ПРОКОПЬЕВ{177} АНДРЕАС ГРИФИУС{178} (1616–1664) Из первой книги сонетов V. О теле Господа Bidermanni. Eheu! flebile funus[18] Увы! Что вижу я? труп распростертый, тело, В котором места ты живого не найдешь, — Из раны кровь бежит, и в смертном страхе дрожь Проходит по щекам, лицо белее мела. Кто мучил так Тебя? Кто дико и умело Бичом рвал плоть Твою? Какой тигренок, кто ж, Свиреп, Тебя когтил, когда гвоздями сплошь Ты был пробит насквозь, с кем мне сравнить бы смело Того, кто нежный лоб шипами изгвоздил? О мой Жених, Тебя кто желчью напоил? Твою любовь свершив — мою вину-измену, Кто не готов к любви, с Его любовью врозь? Чью душу образ сей не поразил насквозь? Навеки плачет пусть рассудку помраченну. VII. Помните жену лотову! (Лук. 17:32) Bauhusii. Obscoenam Gomorrhae hyemem[19] Допрежь, чем грозный Бог дождем огня и серы, Смолой залив Содом, грехи его прервал, И гнев Его, взгремев, страшней меча бряцал, И жалкий Севоим разрушен был без меры; И зной был потрясен громами мощной веры, И весь на Адму Бог извел свой арсенал, И в пламени сплошном измял Гоморру шквал, — С женою и детьми Лот прочь бежал химеры. Там бушевал пожар; супруга ж, с горных круч Назад оборотясь, увидела, как луч Венчает град венцом из пламени и тленья; И поняла: течет соленых слез ручьем, И застывает в соль, уже не видя — в чем За дерзость кара ей веками искупленья. IX. Слезы, пролитые во время тяжелой болезни Я уж не тот, что был, сил нету и в помине, Сгоревшею трухой всё высохло во мне — Смерть мне в глаза глядит, мы с ней наедине, Себя узнать в себе нельзя ни впредь, ни ныне. Вдох из меня нейдет, язык твердеет в стыни, А мускул всяк обмяк. Чертог на простыне — Вместилище души — ветшает в тишине, И вскоре рухнет он в заведомой пустыне. Вот так цветок встает, когда встает рассвет, И вянет, прежде чем свет дня сойдет на нет. И я так жил, росой, слезами окропленный, — Чтоб скоротечно пасть. О ты, земная ночь! Бежит к концу мой час, отбодрствовал — и прочь, Сном смерти буду взят, я, смертный сон, твой пленный. Из второй книги сонетов I. Утренний сонет Бессмертный звездный полк ушел во мрак, блистая. Диана всё бледней. Заря на серый свод С улыбкою глядит. Уж перистый народ Приветствует ее, поэтов птичья стая. Что в мире ни живет, целует мир, встречая С подъятой головой лучей могучих флот На блещущей воде. О Трижды Высший Плот, Тех озари, у ног Твоих чья жизнь святая! Ночь плотную гони, что вкруг души моей, Мой дух и сердце вдруг обставший мрак скорбей, И веру дай: себя куда ж ей от любви деть! Чтоб одному Тебе служил я целый день, Всегда; и, наконец, как жизнь покатит в тень, Чтоб вечно мог Тебя, мой Свет и Солнце, видеть. III. Вечер
День мимолетный прочь. Ночь, поднимая флаг, Выводит звездный полк. Усталый люд, потери Неся, идет с полей. Где были птицы-звери, Печаль и пустота. Растратить время так! Все ближе тот причал, где шлюп мой встанет наг. Как этот свет угас, так я и ты теперь и Уйдем. Как всё, что есть. Что зрим. По крайней мере, В недолгий срок. Что жизнь? Забег, где ты рысак. Дай, Боже, на бегу мне не споткнуться в мыле, Чтоб Ах, и Грех, и Прах, и Страх не соблазнили. Сияй передо мной, будь рядом, Сноп Огня. Почию телом я, но дух горит победней. А вечерять со мной придет мой день последний, Так вырви же к Себе из сумерек меня. ФРИДРИХ ГОТЛОБ КЛОПШТОК{179} (1744–1803) Бег на коньках Сокрыты мраком чуть ли не все Имена дедалов древних от нас! Без помех / пользуем мы гений их, Вот только честь как им воздать? Кто скажет, как зовут смельчака, Что впервые парус в море поднял? Ах, забыт / нами теперь тот герой, Кто изобрел крылья для ног. А разве он бессмертья не друг, Даровав здоровых столько забав? Даже конь, / бодрый скакун, даже Рейн Радости той нам не дает! Бессмертным станет имя мое! Легкой стали танец я подарю. Чудный ритм! / Мах — и летишь; прыгать, мчать Как же он стал, танец, хорош! Ты знаешь чары музыки, пой, Исполнь, танцуя, песню свою! Звучный рог / слушают пусть лес и луна, Танцу, мотив, скорость задай. О юный друг, умеющий встать На котурны водны, летать на них, Позабудь / милый камин, в путь со мной, Лед нас зовет — ровный хрусталь! Окутан нежной дымкою диск; Осиян рассветом бархатным лед, Зимний пруд! / Иней блестит, словно здесь Ночь отрясла звезды свои. Белым-бело, и тишь вокруг нас! От мороза стал певучим каток! Режешь лед, / слышу, мой друг, вдалеке, Даже когда скрылся ты с глаз. А дома нас богатый ждет стол, Вдоволь фруктов, вдоволь будет вина. Пусть мороз / наш аппетит разожжет, Крылья сильней пусть распалят! Левей возьми, мой друг, я хочу Полукруг правей тебя заложить… Мах ногой, / делай как я, да смотри, Друга не сбей! Так, хорошо! Теперь, петляя вдоль берегов, Побежим спокойно вниз по реке. Пируэт / этот хвалить я б не стал, Прейслер [20], и ты спрячь свою медь. Что слышно там, на острове том? Всё одни неопытны бегуны! Ни копыт / — звоном по льду, — ни подвод, Как и сетей нет подо льдом. Но слух твой тонок; слышишь и ты, Вот он, смерти стон, ходит рекой! О, тосклив / сей глас, мороз колет лед — Страшно трещит лед на реке! Но стой! Не дай блистанью катка Совратить тебя, легко обмануть! Ибо там, / глуби где, — лед не встает, — Из-под земли бьют там ключи. Из волн неслышных вытечет смерть, Сокровен источник тайный ее! Понесет, / юноша, с древа листом, И в полынье сгинешь невпрок! вернуться Иоганн Мартин Прейслер (1715–1794) — гравировальщик по меди, профессор Академии художеств в Копенгагене, друг Клопштока. |
