Словно рыбак, влекущий сети с уловом,
Столь тяжелым, что их не поднять из воды,
Так влачу я сердце мое, полное скорби,
Это полное тысячью болей живых, словно тысячью рыб
Серебристых, сверх меры тяжелое сердце.
С трудом я влачу сквозь соленую влагу времен,
Тяжело и блаженно. Господи, не Твое ли
Пребывание в яслях убогих, гостеприимных
Возбуждает прилив, затопляет берег судьбы,
Не Твоей ли радости море, встающей, растущей,
Лишенной причины, — глубже, чем всякая скорбь:
Бездонное, глубже глубин, столь глубокое, что
Даже стройный ныряльщик, отчаянья чистый адепт,
Дна никогда не достигнет. Не достигнет его и другой,
Тот, кто движим горячкой изнурительного состраданья,
Не достигнет самоубийца, — и страх ни один не достигнет,
Из тех, что волчьим оскалом нашим собратьям грозят,
Страх матерей, сыновей, палачей и казнимых;
Не достигнет поток нескончаемой крови, который
Именуется нами «История». Войнам его не достичь
И отчаянью пленных, надежда которых иссякла.
Не достигнут и те, что трепещут, о праве крича,
Что струнами послужили раскованной неправоте,
Не достигнет испуг, наполняющий души до края,
Не достигнет последнее сетованье человека,
Что звучит над его неудавшейся, скомканной жизнью.
Ибо, Господи, струи любви Твоей суть превращенье
Страданья людского в мировой океан состраданья;
Поднимается влага, подступает к поющим устам,
И в чуть брезжущем свете пришествия Твоего,
Многократно дробясь, умножаясь в сладости слез,
Нашим очам предстает это дивное море.
