" Как стыдно стариться — " Как стыдно стариться — Не знаю почему, Ведь я зарока не давала Не уходить в ночную тьму, Не ускользать во мрак подвала, Себе сединами светя, Я и себе не обещала, Что буду вечное дитя. Но все ж неловко мне невольно, Всем увяданье очевидно. Я знаю — почему так больно, Но почему так стыдно, стыдно? БЛАГАЯ ВЕСТЬ ОТ ЧЕТЫРЕХ ЭЛЕМЕНТОВ Как радуга мелькнет и верба расцветет Трепещущей голодною весною — Тогда состав мой понимает весь: Что есть Евангелье иное. Четыре древние Евангелья живут, И ими сокровенно жизнь цела: Вода, Огонь, и Воздух, и Земля Несут Тельца, Ягненка и Орла. Когда-то прошептала мне Пчела, Что воздух жив, которым Бог дышал. Подстрижен ветер, и еще он пьян Вином, которое во тьме была вода. Ночь горняя — не ночь, а Иоанн. И влага шумная всё помнит Океан, И капля хладная воды крещальной Скользнула с плеч, упала в Иордан И стала там жемчужиною тайной. И, розовея там, на дне веков, Она вдруг засветилась, загорелась, И тут Вода с Огнем сплелись и спелись, Огонь поплыл рекой среди песков. Как будто бы Марк и Лука Срослись спиной, а пересохшими губами Шептали вместе, влажными глазами Смотрели в небо, рыб держа в руках. Когда-то две чудесных рыбы, Собой пять тысяч накормив, Жар крови в них собой затмив, Вдруг в саламандры обратились. Земля оседлая зашевелит плечом, Она живет — по ней ступал Господь. Она освящена — в ней спит Адам, Как зерна в ней прозябнет плоть. Огонь священный жив, он, под землей горя, Как Лазарь заметался в пеленах, И вместе сразу Пламя и Земля На четырех бормочут языках. Орел захлопал крыльями, Заклекотал Матфей, На землю кровь лилась из ран, Земля мычала. Шел ангел средь мечей. В одежде, сшитой из живых ночей, Неумиравший вьется Иоанн… Когда касался дождь его плечей, То становился осиянным, А Время все растет, а из него — Четыре нераздельных неслиянных. ДЕВОЧКА И КРЫСА
Девочка шла с крысой на плече, Крыса распласталась, как погон. Этому никто не удивлялся, Потому что это — древний сон. Крыса живо-живо посмотрела, Гладит девочка ей корнеплодный хвост, А сама — серее, чем картошка, Не пошла еще ни в цвет, ни в рост. Снег их кроет сереньким пушком, Удивляясь древности союза, Крыса дышит в тонкое ушко — (Но напрасно) — как немая Муза. КОЛОДЕЦ-ДУБ Пробился ключик посреди Пустого дуба, Он поднимается весной До среза, где была вершина, Да молния ее сожгла. В колодец этот возвышенный Посмотрит птица, пролетая, И забывает — где юг, север, Да и зачем сей глаз мерцает. И говорят — в году раз ночью Там что-то будто вдруг вскипает, Оттуда с шумом, плеском, пеньем Всплывает лешая русалка, На мир посмотрит — и обратно Несется вниз в жерло глухое. И я кругами там ходила, Как кот прозрачный и ученый, И думала: сей дуб есть образ Безумца, пифии, пророка. ТОРГОВКА У ног Обводного канала Она баранкой торговала. В ее лице (их было целых три) — Одно белело круглое, как рама, Другое из него одутло выступало, А третье — просто пятачок, Бутон или густой цветок. Который не приманит никогда Пылящих мимо насекомых, И полувдвинутой трубой Смотрела в окна незнакомых, В закатное нагое солнце, Пот утирая полотенцем. ЗАРУБЛЕННЫЙ СВЯЩЕННИК В церковь старушка спешит (Непременно надо согбенную), Ворона кричит через размокший снег, Со слезой радуется Здешний навек человек. Тает в углу мертвец С молитвой, ко лбу прилипшей, Может, впечатается в кость И отпрянут духи под крышкой. Священник, погибший при начале конца, Похожий на Люцифера и Отца, Немного светский и слишком деятельный, Но избранный в жертву (назло чертям?), Может, кровью своею — верите ли? — Пропитает ворону, старушку и храм. Снег не просыплется больше в юдоль, Разве снизу пойдет — от земли — в январе? Наша скоро утихнет боль, Но выступит соль на топоре. |
