ЖИВАЯ МОЛНИЯ Бродила Дева по Заливу И не заметила — как вмиг Лицо пространства исказило И начался небесный тик. Молния в нее вонзила Взгляд, малиновым пером Чиркнула, заскользила Спинным хребтом. Но не сожгла, а оживила, И в муках молния сама Живою стала и светила, Переливалась, воздух жгла. Она лишь к древу прислонилась — И целый лес гудит огнем, Дитя погладила (забылась) — Младенец рухнул головней. Золотая! Погибельная! Тьмы дочь, И душа ее, и в нее скользнешь. После тебя темнее ночь. В золе ты душу свою найдешь? ПЕРЕЕЗД ЧЕРЕЗ ПРОКЛЯТЫЕ ГОРЫ, или СЕРБЫ, УНОСЯЩИЕ НА СЕБЕ ГРОБЫ ПРЕДКОВ Балканская баллада Мчит автобус через горы, и — Прокленти имя им. Вот каньон, заросший мелким красным слабым листьецом. А со дна струится верткий Тонкошеий белый дым. Он со дна ведет проклятье Вверх — к вершинам — поводырь. Черный глухо-мертвый ослик На обочине распух, Мимо вдаль трусит, задумчив, В грубых шорах И в расшитой в кровь попоне Старый серенький лошак, Бубенцами: дринь дак-дак. Задыхаюсь я под неба Ярко-синей простыней, И душа уже не дышит — Будто я в избе курной. Перец едкий сыплет с неба. Что же остается, серб? Взять ли домовину деда И бежать вглубь дальних неб. Что ж? Отныне — это стол твой, Это — жесткая постель, Ты сметаешь крошки хлеба, Над сосновым твердым ложем Закачает веткой ель. Разве можно, разве право Мертвых с жизнью разлучать? Или призрак от живого Льзя ли грубо различать? Спи же в домовине деда, Мы схороним в облаках, Запустив ее на небо Длинной песней в завитках. Мой же путь лежит нелепый В монастырчик под горой, Пахнет кофе, тайной склепа, Где молитвы подогреты Сливовицей молодой. Ледяную брагу в кровь пущу, Лепестком замерзшим заев, И за пазухой словесную пращу Шевельну, и ременный напев. НА ПРОГУЛКЕ Меж кладбищем мальтийских рыцарей И ламаистским темным храмом — Сперва черту проведши прямо, Посередине точку выцарапай. И в этой точке, строго смеренной, Меж этих двух полей заряженных Всегда сидит большая чайка И кланяется в обе стороны. Как будто вер двух провода Она, подъяв, соединила И через тело пропустила И взорвалась здесь навсегда. О если б как она — все веры Соединить в одной, одной И, ощетинясь будто солнце, Большой взметнуться булавой. ПРИБЛИЖЕНИЕ КАВКАЗА (Поезд) Как пчеловод, мед соскоблив, Вдвигает раму в улей снова — Похмельный Краматорска вид Сменила тишина Азова. С холма куда-то вниз и вдаль, Надувши паруса косые, Могилок горсть, как стайку яхт, Горячим ветром относило. Где только что была видна Луна как розовый потек — Я орлей лапы вижу след, Ей облак разрывает бок. И расплылась и потекла По небу черная печать, Ее значение темно, Я не умею различать. Но принялась она мотать Клубок — что грязен и ал, И вдвинулись первые горы, Толкнули Московский вокзал. Раздавили, как не бывало, Будто где дом — там дым. В грубошерстной зеленой милоти, Вроде ребра в толще плоти, Гора под ветром ночным. А флейтисты поднесли к губам Тусклые початки кукурузы И высвистали из-под теплой мглы Змею Кавказа или Музы. АРБОРЕЙСКИЙ[14] СОБОР Душа моя вошла во храм Ночной, презрев засов, Она прошла через толпу Рябин, берез, дубов. Они стояли без корней И трепетали в дрожь И наклонялись вместе враз, Как в непогоду рожь. Как будто ветер в них шумел, Как будто говорил, То листья сыпались с ветвей — Не дождь с шуршаньем лил. И пред какою бы иконой Душа не пала на колени — Оттуда ветер ледяной Провеял об пол чьи-то тени. А на амвоне дуб стоял, Кривыми крепкими руками Он душу леса поднимал, Как бы в лазурной чаше пламя. В такт шепоту его и треску Деревья никли головой. И пахло лопнувшей корой, Хвоею, желудем, смолой. Душа моя тогда спросила У деревца, что меньше всех: Что привело вас, что свалило, Что вы набились, как в ковчег? — Конец Закону, все возможно: Мы ходим, рыбы говорят, И небо уж свернулось в свиток, — Слетая, ахнул листопад. |
