ПОРТРЕТ БЛОКАДЫ ЧЕРЕЗ ЖАНР, НАТЮРМОРТ И ПЕЙЗАЖ 1. Рассказ очевидца (жанр) Мимо Андреевского рынка Шел в блокаду человек. Вдруг — невероятное виденье: Запах супа, супа привиденье! Две крепкие бабы В тарелки суп наливают, Люди пьют, припадают, Глядя себе в зрачки. Вдруг милиция — Из рук тарелки выбивает, В воздух стреляет: Люди, вы едите человечину! Человетчину! Бабам пухлые руки заломили, На расстрел повели, Они шли и тихо выли, И из глаз их волчьи лапы Воздух рыли. Не успел насладиться прохожий. Птица клюет с земли — ей же хуже. И пошел, перешагивая чрез мертвых Или их обходя, как лужи. 2. Натюрморт Помойные сумерки плещут в окошко. Юноша горбится нетерпеливо, В кастрюлю взглядывая суетливо… В ней булькает кошка! Ты пришла, он сказал — "кролик", Ты поела, он хохочет так дико. Вскоре он умер. Ты по воздуху тихо Чертишь углем натюр (о поистине!) морт. Свеча, обломок столярного клея, Пайка хлеба, горсть чечевицы. Рембрандт! Как хочется жить и молиться. Пусть леденея, пусть костенея. 3. Смещенный пейзаж. Лестница, двор, церковь (бумага, уголь, воронья кровь) Уже не брата и не отца — Тень вели, В крестец подталкивая дулом. Так же болталась голая лампочка, Из подпола дуло. За этой сырой синей краской — желтая, за ней зеленая, До пустоты не скреби, не надо, Там штукатурка и испарения ада. На, жри, картофельный розовый цвет. Больше у тебя ничего нет, кость моя, блокада! Что ты жрала? Расскажи мне: Иней с каменьев синий, Червей, лошадиную морду, Кошачий хвост. Бочками человечьих рук, пучками волос Питалась. Воробьями, звездами, дымом, Деревом, как древоточец, Железом, как ржавь. А во дворе человека зарезали без ножа Запросто просто. Из раны, дымясь, вытекал голос. Он пел о горчичном зерне и крошечке хлеба, О душе крови. Под слабым северным сияньем Желваками ходило небо. Блокада жрала Душу, как волк свою лапу в капкане, Как рыба червяка, Как бездонная мудрость слова… О, верни всех увезенных в даль В кузове дряблого грузовика, Звенящих, как вымерзшие дрова. Великая пятница. Пустая голодная церковь. У дьякона высох голос, он почти неживой, Тени гулко выносят плащаницу — Священник раскачивает головой: "О, теперь я прозрел, я понял — Ты очнулся от смерти больной, Тебе не поправиться, погибель всем вам". Кровь моя стала льдяным вином, Уробор прокусил свой хвост. Зубы разбросаны в небе Вместо жестоких звезд. III " В кожу въелся он, и в поры, " В кожу въелся он, и в поры, Будто уголь, он проник, И во все-то разговоры — Русский траченый язык. Просится душа из тела, Ближе ангельская речь. Напоследок что с ним сделать — Укусить, смолоть, поджечь? УТРО ВТОРОГО СНЕГА Ворона, поднявши рваные крылья, Что-то крикнула и улетела, Потому что зима пришла, Площадь бельмом белела, Поземка свечою шла, Где-то на Петроградской Старой слепой стороне, Которой привычное дело Гореть в ежегодном огне. Луны невнятное пятно Казалось никому не нужным, Светили звезды так светло Огнем чахоточным недужным. В потемках зимних, будто крот, Унылый школьник на убой По снегу синему бредет. Кофейник на огне плясал, Кастрюля рядом с ним ворчала — Казалось бы, чего ворчать? Ведь это не она вставала Сегодня утром ровно в пять. Шел человек, к его макушке Была привязана сверкающая нить, Витого снега бечева, — Чтоб с облаком соединялась Его больная голова. А город всех святых встает, как на убой. Святых идет большое стадо, Глазами белыми светя перед собой. Куда ты — всё равно, и надо Идти в потемках за тобой. Желтеют школьные окна Задолго до рассвета — Дрожащая планета. Пока она до сердца Звоночком добежит, Исподнее черновиков Одно тебе принадлежит. Листы мерцают оловом, Полки неровных букв. Когда подымешь голову, Уже светло вокруг. Собака и нищий, И девочка плачет, Луна все белее летит, — Ужели для всех одинаково значит Весь этот простой алфавит? Ужель и у тебя душа, Размноженный прохожий, Такая ж дремлет, чуть дыша, Под синеватой кожей? А снег бежит, как молоко, Как лошадь в белой пене, А молоко, что от рожденья Лежит в кастрюле без движенья, — В звериной лени. |
