II Снова сунулся отец с поученьем: — Надо жить, мол, не так, а этак. — Хорошо, говорю ему, папа, Больше этого не будет, папаша. Смотрю я, кроткая, на голову седую, На руки скрюченные, слишком красный рот. Говорю я рабам — Немедля Киньте дурака в бассейн. Волокут его по мраморному полу, Он цепляется, а не за что цепляться, Кровь течет по лицу и слезы: — Доченька, кричит, прости, помилуй! Нет! Некормленым муренам на съеденье Ты пойдешь, развратник и ханжа. Или представлю — как лев в цирке Дожевывает его печень. Ладно, ладно — говорю, — я исправлюсь, Ах ты бедный мой, старый папа. Когда тигр вылизал даже пар от крови — Мне стало его чуточку жалко. В уме казню его по-разному — тыщу Раз и еще раз тыщу, — Чтоб однажды и в самом деле Молоток подняв — по виску не стукнуть. III Как посмела ты, подлая, как посмела! Тебя мало сослать в деревню, Выдать замуж за кельтибера, Что мочою себе зубы чистит, Иль под цвет души — за абиссинца. О наглая! Катулла я твердила, Бродя по дому тихо, — и светильник, В углу стоявший, тень мою длинил. Она вбежала, топая, из кухни Таща макрель на золоченом блюде, И наступила прямо мне на — тень — На голову, а после на предплечье! А тень моя ее дубленой кожи — Ведь знает же! — болимей и нежней. Когда б тебя на той же сковородке Зажарить с благородною макрелью, И то тебе бы не было так больно, Как мне — когда ты к полу придавила Своей ножищей — тень от завитка. IV. К КУПИДОНУ Боль всегда с тобой, сосунок крылатый. Хоть и разлюбишь — проститься больно. У тебя в колчане — стрел всегда вдоволь, — Так зачем, жадный, В горло упершись, Стрелку рвешь так сильно Из засохшей ранки? Или мстишь, что больше мне не хозяин? Лучше уж запусти другую, Не тяни эту, не рви, не трогай — Запеклась кровь уж. Так лети себе, не жадничай, мальчик. V. К МОЛОДОМУ ПОЭТУ Чего ты, Септим, пристал к Музе? Зря гнусавишь, зря ручонками машешь, Такт отбивая. Надоел ты смертно Каллиопе, Эвтерпе, а Эрато И куда бежать от тебя не знает. Не дергай Музу за подол больше. Не то смотри — на площади людной Вселится в тебя громовой голос И не захочешь — скажешь при людях: "Таким, как я, — хозяевам счастливым Мордашек гладких, наглых, Каких стадами на Форум водит День римский длинный, С мозгами птичьими и языком длинным, — Лишь к смертным женам вожделеть можно. Раз сдернул я туфлю с Музы, Раз оцарапал я ей лодыжку. Чтоб гнев богини мимо пронесся — Поскорей спрячьте от меня подальше, Люди добрые, таблички и грифель". VI. К КЛАВДИИ Клавдия, ты не поверишь — влюбился в меня гладиатор, Третий сезон поражений он в цирке не знает, Мне уже сорок, а он молод еще и красив — Он целомудренный, честный, смуглый, огромный, печальный, Слон Ганнибалов носил меньше шрамов, чем он. В цирке всегда, говорит, ищет меня он глазами, Но не найдет никогда — я ведь туда не хожу. Сумерки только падут — в двери мои он стучится, Вечер сидит, опираясь на остроблещущий меч. Тяжко с усилием дышит он через рот и глядит Страстно и жалобно вместе… Любовник мой до слез над ним хохочет. Конечно, не в лицо, ведь он — ты знаешь — трус, Пороки все в себе соединяет, Чуть гладиатора видит — прыгает прямо в окно. "Страсть, — говорит гладиатор, — мешает сражаться, Если так дальше пойдет, в Галлию я не вернусь, Я побеждаю и так уж без прежнего блеска, Кто-нибудь бойкий прирежет вот-вот". Что он находит во мне? Хладно смотрю на него, На глаз оленьих блеск и мощных темных рук. Что делать, Клавдия, Амур причудлив — Люблю, несчастная, я лысого урода, Что прячется, как жалкий раб, за дверью, Чтобы кричать потом — Гони убийцу вон! Но, подлой, жалко мне его прогнать, Когда еще такой полюбит молодец, А старости вот-вот они туманы. Как сытый волк и на зиму овца. Я муки длю его, а если — зачахнув от любви — Падет он на арене, — как жить тогда мне, Клавдия, скажи? VII Как я вам завидую, вакханки, Вы легко несетесь по нагорьям, Глаз белки дробят луны сиянье, Кобылицами несетесь вы степными, Как-то раз в сторонке я стояла — Привела меня подружка — мы смотрели, — Вдруг она, не выдержав, забилась Тоже в пьяной пляске и рванулась Вслед за вами, про меня забывши. Я смотрела — ваши рты кривились И съезжали набок ваши лица, Будто бы с плохих актеров маски. Вы быка живого растерзали И, давясь, его сжирали мясо И горячей кровью обливались, Разум выплеснули, как рабыня Выливает амфору с размаха, И на вас в сторонке я глядела. А домой пришла — смотрю — все руки Расцарапаны — в крови до локтя… Вот удел твой, Кинфия, несчастный — На себя ты страсть обрушить можешь, На себя одну, и ни страстинке Улететь вовне не дашь и малой. За быком не побежишь нагая… |
