ДАНЬ ЗИМНЯЯ По белке с дыма жизнь берет, Хоть по одной — и неизбежно, Как поворот Реки, набитой пылью снежной, Как неба пыльного Неслышный поворот. Как вдох и выдох, кровяной Движенье нити, Как неизбежно воздуху с ноздрёй Прелюбы сотворити. И ходит воздух, как шатун, Вдруг остановится — и мимо. Охотница же меж снегов Скользит, скользит неуследимо И машет палкою в глаза: Давай, давай мне белку с дыма. ПРОИЗВОЖУ НАРКОТИКИ (ИНОГДА) Я хотела бы — я люблю — В облака глядеть, на земле лежать, И в это же самое время — коноплю В себе собирать. У меня внутри — в средней пазухе — Не одна конопля — Там колышутся, переливаются Маковые поля. Там средь алых есть бледно-розовые — Вот у них, родных, самый сладкий сок. Я натрусь, наемся — и с эскадрильей стрекозовой Уношусь на Восток. У меня в крови есть плантация, Закачается золотой прибой, Что-то взвоет во мне ратной трубой, Вдохновение поджигается, Тягу к смерти приводит с собой. На мозговых вращаясь колесах, Мелется, колется наркота И железой растворяется слезной, И лежу я на облаке в росах, А подо мной — высота, высота. Темрюкович, Патрикевна, Посмотри без промедленья — В выплывающий наружу Посмотри скорей в мой сон — Видишь — прыгает, как слон, В глубине кроветворенья Наркотический гормон. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ (В САМОЛЕТЕ) Глядя на икону в красном углу неба, Встречаю сороковое лето, Чуть повиснув над золотой землею, С флягой вина, помидором и хлебом. Все, что кончится, еще длится. И хотя огня во мне уже мало, Он весь под языком — как у птицы. МОИ МАШИНКИ Машин нет в смерти ни одной. Мне это очень, очень жаль — На что мне радость и печаль, Когда нет "Оптимы" со мной? Или портной старинный "Зингер" — В своем усердии собачьем — Все мое детство стрекотавший, С отполированным плечом, Похожий на мастерового, О лучшем не подозревавший, Всю жизнь строчивший так смиренно, Как бы для худшего рожденный И с простодушными глазами, Блестящими в прозрачной стали. Без них блаженства мне не надо — Без этих кротких и железных И нищих духом двух существ. КОШКА И ДЕНЬ ЛЕТА Руки рыбой пропахли — кошку кормлю, Бросаю в печку поленья. Наполнил Господь чрево ее Молоком изумленья. Принесла она в ночь котят (четверых), Тут же трех из них писк, плач затих, А четвертый все треплет ее, жует, Но к закату и он помрет. Кошка бедная, чем же ты согрешила? Птиц не терзала, мышей не ловила. Я фанерную дверь закрываю ключом, Копошится там ночь, а мы живы еще. Показалась звезда, покатилась в окне, Задрожала другая — на сердца дне. (Ах, кошка нежная! Мой друг… На днях он умер… разве знаешь? Ты этого не понимаешь, А если — вдруг?..) Сон запел, замяукал спокойно о том, Что всем хватит места на свете том, Кто жил на этом, как в зеркале — отраженью. Растворится твое молоко изумленья, Смерть пришла за твоими детьми дуновеньем, А за мной, за тобой — еще день, еще миг, еще год — Как ветер придет. КРЕЩЕНИЕ ВО СНЕ Светлая ночь. Меня окрестили во сне. Золотой священник главу покропил. Мнится ли, мерещится мне? Только крещальная лилась вода. Может быть, звезды меня крестили? (Близко трепещут, дрожат в окне.) И светляка на забытой могиле Чисто горящего, тоже во сне. Хоть я когда-то крестилась в огне, Но растворенное сердце забыло Прежнюю милость, и славу, и силу: Всё же очистись, омойся, как все. Звезды качаются, в землю скользя, Поп золотой исчезает вдали, Тихо подземные льются ключи, Вины, заботы мои унося. " Если мы с тобою умереть надумаем — давай " Если мы с тобою умереть надумаем — давай Мы грузовичок угоним прямо в рай, Прямо в золотистый старый дом, Мы его угоним, уведем. Править оба не умеем — ну и что ж, Ведь струной дрожит дорога, будто нож. Зажиганье включим — и вперед, Грузовик запляшет, его затрясет. На лету прощусь я с родиной моей, С этим тайным наворотом, с этим ворохом камней. Если будет очень больно, если горе подожмет — Можно и самим у смерти разорвать осклизлый рот. Сфинкс, прощай, прощай, канава, Крепость мертвая на вид, С виселицы Каракозов Прямо на руки летит. Вы, сквозные, проходные, Дворы, доходные дома, Вы учили, вы вертели, Как по комнатам ума. Вы, облитые настоем Из египетских гробниц, И шаров воздушных гроздья Пронеслись — из милых лиц. О блаженный и мгновенный, и бензиновый полет! Будто гусь летит и плачет — больше так не повезет. Грузовик плеснется в воду, Утюгом ко дну пойдет. Невской бритвою холодной Нити жизни перервет И острогою голодной Друг ко другу нас прибьет. Поцелуемся с тобою, река ледоходная, Разобьем тебя в воде, луна родная. О прощай, моя земля доходная, О сквозная, проходная! |
