" Старушка махонькая — так, " Старушка махонькая — так, Старушка худенькая — тик, И замолчала вдруг… И с ней сомлела я навек И вмиг. Я горе горькое горе Отдам, Она расскажет на заре Шипам своим, цветам. И вот уже я не в аду. Смотрю, все позабыв, — Как выдувает стеклодув Шар новой головы. декабрь 1998
Корабль в Балтийском море " Я думала — меня оставил Бог, " Я думала — меня оставил Бог, Ну что с того — он драгоценный луч Или иголка — человек же стог. Жесток… Я отвернулась от него — не мучь. Но кто из нас двоих жесточе и страшней? Конечно, тот, кто не имеет тела, — Он сделал нас бездонными — затем, Чтобы тоска не ведала предела. ПРИ ЧЕРНОЙ СВЕЧЕ С помраченным сознаньем Статью о цветах напишу, И, осыпавшись пеплом, Увядшею розой дышу. А потом через город Плестись, иль бежать, иль ползти Через трубы подземные, Повторяя: прости! Так и ворон подстреленный Машет последним крылом, Хоть и стал уже дымом И черным в небе цветком. Я клянусь перед страшной Черной свечой, Что я Бога искала всегда, И шептала мне тьма: горячо! Распухали слова изнутри, Кривились тайным смешком, Я в слезах злою ночью Обшарила дом, Надрезала Луну И колодец копала плечом, И шептала вдогонку белая тьма: Вот уже, вот уже, горячо! Только сердце в потемках Стояло мое за углом И толкалось, как прорубь, Расцветая черным цветком. СИЛА ЖИЗНИ, ПЕРЕХОДЯЩАЯ В СВОЮ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ Когда поле в угольной крошке Зелеными прыщами плюется в лето, Когда мать, потерявшая сына, Нового в чреве носит — это Сила жизни — она и в комете, На луне — гроза, в пропасти мошка, в сердце — заплатка. Нефти сытый фонтан, Брызнувшая волосом пятка — Сила жизни. Но есть ее антипод — Жизнь все время свой хвост грызет, Льется, захлебывается, прет Через край, — превращаясь в двойник, — Как зломудрый младенец, Как сладострастный старик. КОРАБЛЬ В БАЛТИЙСКОМ МОРЕ На днище в ночь летящего парома, Рыдая на его котлах, Рождение и смерть я проклинала, Грозя рукою яме в небесах. А до небес так все равно далёко — Чрез палубы и рубку напролом, Со дна морей горело злое око, Буравило и замышляло взлом. Я не была Ионой в чреве рыбы, В каморке колотясь пустой, Заламывая руки, как на дыбе. Меня не выблюет чудовищная глыба, Ей контрабандный дорог золотой. " Черно-белая снежинка " Черно-белая снежинка В голове моей лежит… Или это паутинка? Кругло-острая крупинка Веко правое свербит. Вот умру я — уже скоро — И мохнатый снег пойдет, Черно-белая снежинка Тебе в ухо упадет. И пойдет она кружиться, И пойдет она расти, Но тогда уже с тобою Будет нам не по пути. ЧТО ДЕЛАТЬ С СИРОТОЙ (Инструкция) Сироте… Сироту… Ой вы, люди и звери, Что же делать еще с сиротой — По весне его в небо кидают в сапогах землемеры, Мерят небо его пустотой. Что ж, ты хочешь сказать: сирота — это мера, Мера всех измеримых вещей? Ничего не хочу, в сироту только верю — Как в наживку — он слаще червей. На него ты поймаешь белую в обморок птицу Или рыбу в придонных цветах, А на сонной воде может Сам им прельститься — Бог клюет хорошо в камышах. Сиротой не согреешься — не загорится, Но поставь на окно как маяк — Перед ним на шажок, волосок, на крупицу Отступает дымящийся мрак. " Так надрывно и длинно вопил паровоз " Так надрывно и длинно вопил паровоз (Он по небу развозит пар). Он промчался, взвывая, чрез сердце мое, Чрез его опустевший вокзал. И потом он так долго кричал в полях, Источая с одышкой пар, Только волк за болотом подхватил этот вой, Потому что он зол и стар. И всю ночь я душила душу свою, Как снимают со свечек нагар, Представляя дрожащие рельсы и даль И к Хабаровску мчащийся пар. ГНОМ ТРЕХГЛАЗЫЙ
Меж шумом жара Ядра земного И гулом моря Всегда ночного — Шахтерствует трехглазый Упорный гном, Пронзая тьму зеленым И тройственным лучом. Он то к огню на лоно, То к днищу моря никнет, И море вскрикнет. Плывет, как будто лодка, тонет. Плывет и тонет. Меж лавой и водой Буравит он проход, Меж тьмой и тьмой, Когда он их сольет — То чья возьмет? Когда устанет он — прыжком В глубины — белкою И корни древних городов Грызет зубами мелкими. Ты спросишь — как забыть его? Вслед чистому уму В лазурной яркости витать, Неведомой ему. |
