Куда вы, сестры, тащите меня?
Да еще за руки и за ноги?
Ну пусть я напилась… была пьяна…
Пустите! Слышите! О Боже, помоги!
Но раскачали и швырнули в ров,
Калитка взвизгнула и заперлась,
И тихо все. Я слизывала кровь
С ладони и скулила. Грязь
Со мной стонала. Пузырилась ночь, спекаясь.
Шуршали травы.
Лежала я, в корягу превращаясь.
Господь мой Бог совсем меня оставил.
Мхом покрываясь, куталась в лопух.
Вдруг слышу я шаги, звериный дух,
И хриплый голос рядом говорит:
«Раз выгнали, пойдем поставим скит».
«Ох, это ты! Ты, огненный, родной!
Меня не бросил ты, хмельную дуру!»
Мы в глухомань ушли, где бьется ключ,
Лев лес валил и точас его шкурил.
Мы за три дня избенку возвели
И церковь, полый крест — как мне приснилось, —
В мой рост и для меня, чтоб я вошла,
Раскинув руки, в ней молилась.
Пока работали, к нам приходил медведь —
Простой медведь, таинственный, как сонмы
Ночных светил, —
И меду мутного на землю положил.
Он робкий был и так глядел — спросонья.
Лев мне принес иконы, свечек, соли,
Поцеловались на прощанье мы.
Он мне сказал: «Коль будет Божья воля,
Я ворочусь среди зимы».
Встаю я с солнцем и водицу пью,
И с птицами пою Франциску, Деве,
И в темный полый Крест встаю,
Как ворот, запахнувши двери.
Текут века — я их забыла
И проросла травой-осокой,
Живой и вставшею могилой
Лечу пред Богом одиноко.
