" Не переставай меня творить, " Не переставай меня творить, На гончарном круге закружи, Я цветней и юрче становлюсь, Чем сильней сжимает горло Жизнь. Меня не уставай менять, Не то сомнусь я смертью в ком, А если дунешь в сердце мне — Я радужным взойду стеклом И в сени вышние Твои Ворвусь кружащимся волчком. Пускай творится этот мир, Хоть и в субботу, на прощанье, Встречь вдохновенью Твоему — Опять в деревьях клокотанье. АПОЛОГИЯ СОЛНЦЕВОРОТНОГО СНА Памяти Джона — афганской борзой Мы с борзою собакой носились по снам, По Морфеевой пустоши, по цветам и полям, по висячим мостам. И взлетали они и взмывали оне До арбузного семечка — к белой Луне. К нашатырным цветам приникали вдвоем, От их трезвости дикой забывали — где дом. И не лето кругом, а декабрьский скисающий день, Открывала глаза, а закрыть уже лень. И собака дрожала, свернувшись у ног, И звала меня в сон. Разве жизнь есть предлог — Чтобы сны мои видеть, чтобы, заспав, Притушить этой тьмы слишком резкую явь? Мы с борзою скользили по светлой реке, Трепетала муха на честной усатой щеке, И сказала собака: — Мне жизнь так странна, Как чужая, в общем-то, эта страна, Даже более сна. — Отвечала я ей: — Некий похитил вор Мою бодрость и трезвость. Ты б отыскала его. — Но собака потупила взор. Не ответила мне ничего. Изобилием тьмы мы питаемся, столько не съесть, Декабря не известь, Она льется по нашим медвежьим костям, Своей светлой изнанкой вращаясь ко снам. С параллельною птицей летели тайгой, а потом Повернули над синим сияющим льдом, А на льду раскраснелись цветы, и едва Называя себя — превращались в слова. Леденели в полярных садах, Их тяжелая ценная кровь вымерзала в клубнях. О, зачем лепестки одеваются льдом — Просыпаясь, я озиралась с трудом, Голубь мерз за окном. Голос сумерек в бархатной сыпи Прошептал: спи, да спи ты. Духи сумерек в ухо вливали настой: Спи, усни, сон с тобой. Так вмерзала я в льдину, в плывущую тьму декабря. Спи, медведь, далеко до весны, Сонным соком бочки полны, Вдоволь сна у зимы в закромах. ССОРА В ПАРКЕ Парк весенний — будто водорослевый. Музыка поводит бедрами. Сыра ломтики подсохшие У меня в руке дрожат, И бутылка пива крепкого На сырой земле стоит. Воздух будто промокашечный — Из сиянья, из дрожания Что-то хочет проступить. — Видите вот эту статую? Это гипсовая Ночь, Если ты ее царапнешь, Из нее сочится кровь. — Ах, пора уже оставить Вам готические бредни. Сколько можно клоунессу Из себя изображать? Я давно уж удивляюсь, Почему вы так уверены, Что Господь вам все простит? — Просто вы меня не любите, Как Господь… Да, вот не любите. — Горькой легкой сигаретою, Сигаретою турецкою Затянусь и посмотрю На оркестр в отдалении И платок сырой пруда. — Это очень ясно, просто: Бесконечна его милость И любовь несправедлива, Я ее не заслужила, Потому он и простит. — Тихо-тихо, низко-низко Пролетел лиловый голубь Над зеленою скамейкой. Я брожу одна в тумане И с собою разговариваю, И целую воздух нежно Иногда, по временам. ПУШКИН ЦЕЛУЕТ РУКУ АЛЕКСАНДРОВУ О, не забудется Девица Надежда Дурова, гусар! Забвение себя, отвага — Ей горький дар. Она была Кузнец-девица И воск переплавляла в медь, Она сумела измениться И выбрать образ, свой забыть. Глаза зажмурить — и решиться, В себе поерзать — и шагнуть, И вот — не бусы, а медали Ей красят грудь. Однажды руку ей при встрече Привычно Пушкин целовал, Она смутилась: "не привык я", — А "-ла" упрятала в карман. Печально мы по воле Бога Стократ меняем кровь и лик, Она же вольно изменилась, И стала в старости — старик. Она по залам и гостиным Бродила мрачно, как изгой, Не любят люди перепрыги И когда сам себе чужой. Но можно так преобразиться И измениться до конца — Глаза откроешь — и не скроешь Сиянье грубого лица. ЯВЛЕНИЕ РУССКОЙ АРМИИ В ВИДУ СТОКГОЛЬМА[15] Семь дней и семь ночей скользили, Скакали, прыгали чрез льдины, И знали — южный ветер дохнет — И все провалится в пучину. О швед, ты будешь изумлен! Морозным утром, утром ясным Обледенелый и ужасный Из беловато-серых волн Выходит мерно россов полк, И как в капкан попавший волк Швед отгрызает задню лапу — Финляндию бросает им: Ешь, подавись, навек исчезни От наших берегов как дым. О грубый вепрь, зверь окаянный, Возьми лапландские ключи, И наш хрустальный, наш стеклянный Ты городок не растопчи. вернуться Спор русских со шведами за обладание Финляндией мгновенно разрешился после того, как небольшая русская армия, перейдя по таявшему льду Ботнический залив, явилась в виду Стекольного городка (1809 г.). |
